мере для их участников… Временами, впрочем, это был один из способов защиты от назойливости поклонников. Ясное дело, их настойчивость и наглость при попытках завязать знакомство с Высоцким поэта не смешили, а, скорее, создавали для него одни неудобства и огорчения, но тем не менее он рассказывал о них как бы полушутя: «Как-то я вернулся домой поздно ночью. В два, а может, и в три. Был у меня спектакль, потом концерт. Вернулся уставшим, не успел еще сесть, а тут звонок в дверь. Иду открывать. Смотрю — на пороге стоит женщина в халате, но вся из себя такая при прическе, с начесом и так далее. Держит она какую-то тарелку, прикрытую другой тарелкой. Неуверенно топчется с ноги на ногу, поэтому смотрю на нее вопросительно. А она мне: «Вы так поздно всегда домой возвращаетесь, всегда на бегу, весь в работе… А я тут наготовила, нажарила. Я подумала, может, вы бы чего съели. Наверное, у вас нет времени, чтобы спокойно поесть, поэтому я и принесла». Посмотрел я на нее — дамочка сразу к делу. «Конечно, мог бы поесть», — ответил я. Впустил ее. Я поел, спел ей для приличия парочку песен. Она посидела, потом немного задумалась и сказала: «Ну, я, пожалуй, пойду». А через несколько дней, во втором часу ночи, опять звонок в дверь. Я выскочил из постели, побежал открывать дверь. Смотрю — стоит та же самая дамочка, и опять в халате. И снова такая «учесанная». И держит опять какую-то тарелку. Я был не один и поэтому, когда она хотела открыть рот, чтобы что-то сказать, я приложил палец: «Тс-с-с…!». Я показал ей, что следует молчать. С тех пор она больше не приходила. Наверное, обиделась». Иногда серьезное поведение Высоцкого воспринималось его друзьями комически. Многие из них с усмешкой вспоминают, например, как Высоцкий смотрел телепередачи. Вот рассказ одного из друзей поэта: «У Володи почти все время работал телевизор. Он мог сидеть несколько часов подряд, глядя на экран, но при этом на самом деле не замечать, что там происходит. Просто в мыслях Володя был где-то далеко, думал о чем-то своем. Была такая передача по телевизору, которая создавалась на основе вопросов и ответов телезрителей. Проводивший ее журналист неизменно восседал за столом, раскладывал письма на две стопки, вытягивал двумя пальцами письмо из первой стопки, открывал его и читал: «Товарищ Иванов из колхоза имени 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции спрашивает нас, как можно…», дальше следовал вопрос. А потом вытягивал конверт из стопки противоположной, открывал его и говорил: «А на это ему отвечает товарищ Кузнецов из совхоза имени Ильича». И читал «ответ» товарища Кузнецова. Володя сидел с широко открытыми от удивления глазами. Наконец он произнес: «Где они находят этих людей! Откуда они берутся!». Он возмущался, но телевизора не выключал. Иногда это начинало раздражать Марину, тогда она говорила: «Выключи этот глупый ящик!», но Володя на это: «Не надо, пусть идет!»».
Роль телепередач в жизни и творческой работе Высоцкого наиболее точно определил Андрей Вознесенский: «Временами я удивлялся, как Володя может работать при включенном телевизоре. А он просто таким образом впитывал ритм своей эпохи — неспокойной, трудной, полной клеветы, лицемерия и фальши. Какое время, такое и телевидение. Но это было его время, в которое довелось ему жить. И Володя не убегал от него».
Вернемся, однако, к чувству юмора Высоцкого. Нельзя не заметить, что поэт позволял себе шутить с теми, с кем бы любой другой шутить никогда не решился. Один из друзей Высоцкого так вспоминает, например, его оригинальную реакцию на работу бюрократической машины: «Володя должен был оформить себе паспорт, ему надо было опять ехать к Марине. С виду обычная формальность, все ведь его знали в милиции, в паспортном бюро, делали это много раз, но в тот момент стали затягивать сроки выдачи. Володя никак не мог понять, зачем они это делают. Ему там сказали, что во время последнего выезда по возвращении он не сдал паспорт в установленные сроки. Он беспечно ответил, что был занят, но это их не удовлетворило. Они не хотели продлевать сроки действия загранпаспорта. Тогда Володя пошел к офицеру, от которого зависело это дело, разговаривал с ним, но безрезультатно. Страшно нервничая, он заявил этому служащему, что будет жаловаться на его медлительность вышестоящему по должности полковнику. Прошло еще несколько дней, у Володи оставалось мало времени, он обещал Марине, что приедет. И тогда… это было при мне… он признался, что времени больше нет, а паспорт нужен сейчас, что у полковника он не был, да и не знал вышестоящего по должности офицера, с которым говорил. Тогда он взял телефон, набрал номер паспортного бюро, попросил «своего» офицера, которому кратко заявил: «Значит, дело выглядит так: я был уже у полковника, говорил с ним, он сказал, что паспорт должен быть готов, и он, конечно, сделает выводы по поводу волокиты», — и положил трубку. От полной неожиданности я воскликнул: «Володя, что ты делаешь?! Ты же ведь блефуешь…». А Володя спокойно: «Ничего. Они тоже блефуют».
Естественно, что такая идея пришла на ум поэту не из желания развлечься, а потому что необходимо было что-то предпринять. Однако иногда Высоцкий похожими действиями разнообразил действительность, пробуя развеселить самого себя в ситуациях, вызывающих у него усталость или подавленность. Это была, скорее, защитная реакция организма, причем на подобные шутки поэт решался часто в последний период жизни, когда у него оставалось совсем мало поводов для смеха и оптимизма.
Его знакомый так описывает один случай: «Сижу у Володи. Болтаем. Звонит телефон. Володя встает, берет трубку. Хорошо слышу его ответы: «А-а-а, привет, Витя!.. У меня? Все хорошо. А что у тебя? Да! Это здорово! Ну конечно!.. А-а-а, помню, Витя, конечно, даже часто вспоминаю. Да, гулялось, а как поднималось… С ребятами… помнишь? Выпивалось… Это было время!.. Ну пока! Держись!». И положил трубку. «Какой-то приятель?!» — спросил я. «Кто?» — удивился он, как бы вообще не понимая, о ком говорю. Я тогда стал выяснять: «Ну, этот Витя, который сейчас звонил». Володя отрицательно покрутил головой: «Нет, я его не знаю». «Это как?!» — негодовал я. Володя пожал плечами: «Просто его не знаю». Приняв это за розыгрыш, я продолжал: «Но ведь ты сам говорил ему: «Витя». Говорил, что помнишь, как гулялось и поднималось». Володя, утомленный моей «речью», огрызнулся: «Не знаю этого типа, понимаешь? А говорил я ему: «Витя»… Так это он так сам назвался, сказал, что звонит Витя. А что гулялось, что проставлялось… Ну, а так гулялось, ставилось… Только не с ним, но какая разница!»».
«…ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ПРИНЦ ДАТСКИЙ…»
Супружеские союзы Высоцкого. Это еще один миф, связанный с поэтом, еще один фрагмент мозаики, которую терпеливо пробуют выложить исследователи творчества Высоцкого. И конечно же самую яркую часть в ней занимает союз Высоцкого и Марины Влади, многими неоднократно названный легендарным. Но большую роль в жизни поэта сыграли еще и другие женщины, с которыми долго иль коротко он связывал свою жизнь. Людмила Абрамова — вторая жена поэта и мать двоих его сыновей, — без сомнения, является той личностью, которой следует уделить более пристальное внимание.
Она прожила с Высоцким семь лет, последних два года состояла с ним в официальном браке, несмотря на то что решилась на разрыв. Следующие десять лет она поддерживала контакт с Высоцким или, правильнее было бы сказать, поэт поддерживал связи со своей бывшей женой и детьми.
Неслучайным является то, что я в этой книге постоянно возвращаюсь к личности Людмилы Абрамовой. На публичную огласку воспоминаний о Высоцком она решилась только в конце восьмидесятых, почти через десять лет после смерти поэта. В 1991 году появилась ее книга о Владимире Высоцком, озаглавленная «Факты его биографии». Книга необычная. Прежде всего тем, что большая ее часть состоит из писем Высоцкого, опубликованных почти полностью.
Людмила Абрамова — первая, решившаяся напечатать такое количество писем Высоцкого (а точнее: тридцать), или первый человек, который в воспоминаниях о Высоцком дал слово самому Высоцкому, не ограничиваясь собственной оценкой фактов и рассуждениями третьих лиц по поводу поступков и суждений поэта. Неизвестно, почему до сих пор никому не пришла в голову подобная идея. А жаль. Разве можно оценивать жизнь и творчество Высоцкого, не давая вообще голоса ему самому? Конечно, нет. Поэтому дадим и мы голос поэту, цитируя его письмо к Людмиле Абрамовой, датированное 8.03.1962 года: «Мать сегодня жалостливое письмо прислала. Я наперед знал, что там будет, так и оказалось: что ей осталось мало, что больна, что экономит, что нечего одеть, и чтобы я ей не звонил, потому что это-де лишние расходы. Все это правильно, но скучно. (…)
Солнышко! Я знаю, — письмо совсем никакое. А ты, Лапик, все равно все понимаешь. Ты умный, и я тебя люблю. Еще ты — красивая!!! А у меня просто не очень веселое настроение. Было очень здорово, когда ты позвонила. И три дня пребывал в состоянии духа. Завтра 8 Марта. Я не забыл. Хотя не очень
