Стискивал зубы. Молчал. Пил. Писал песни. Я ждала ребенка. Володина мама знала об этом. Своим родителям еще об этом я не сказала, тянула, ждала, когда Володя найдет какую-нибудь работу, чтобы тогда сказать им…».
Свет в конце тоннеля появился зимой 1964 года — Высоцкий поехал в Сибирь, давал концерты в нескольких городах. Один раз он звонил из Иркутска, другой раз из Барнаула. С первой зарплаты прислал посылку. А когда у него родился второй сын, он получил, наконец, долгожданную работу. Так распорядилась судьба, что связала его с Театром на Таганке и режиссером театра Юрием Любимовым. А потом уже были роли — великие роли. И все вдруг неожиданно переменилось, дети перестали болеть, а 25 июля 1965 года Людмила и Владимир наконец-то вступили в законный брак. Были на спектаклях цветы, были новые песни Высоцкого. Было огромное, необыкновенное счастье. По крайней мере, так воспринимала то время Людмила Абрамова. Сейчас о нем пишет: «О счастье нельзя рассказать. У него нет сюжета и фабулы, есть только хронология, нельзя ничего рассказать, можно только перечислять: Володя, Аркаша, Никита, моя сестра Лена. Зима, весна, лето, осень. Роли: Керенский, Маяковский, Галилей, Хлопуша. Друзья Володи: Геннадий Шпаликов, Миша Анчаров, Веня Смехов, Валерка Золотухин… А на спектаклях я страшно плакала — как бы уже не боялась слабости, хотела выплакать все то, что нагромоздилось за весь прошедший черный период жизни. Нет, я не вспоминала об этом с болью. Слезы были легкие. И только одного жаль — счастье эгоистично. Очевидно, я уже никогда и не узнаю: был ли Володя со мной тогда счастлив?».
И наверное, в то время, в тот счастливейший период жизни закрался в сердце Людмилы Абрамовой какой-то страх. Высоцкий начал подозрительно часто исчезать на несколько дней, это означало, что пил, что когда-нибудь он не вернется. И прежде всего не потому, что может случиться с ним что-нибудь плохое, а потому, что может не захотеть вернуться к ней… Сегодня она признается, что этого боялась больше всего. «Боялась ли я, что Володя ходит к другим женщинам? Нет, абсолютно. Это мне даже никогда не приходило в голову. Боялась ли того, что он может уйти навсегда? Этого начинала бояться, когда Володя возвращался. Именно тогда боялась, что Володя через мгновение скажет: «Все кончено». А так — нет, не боялась». Еще были опасения, что с Высоцким может что-нибудь произойти, если он вовремя не возвращался: может, попал под машину или, как пел сам о том, в пьяной драке «налетел на чей-то нож…». Были опасения, что его задержит милиция. Были уговоры, просьбы, упреки, была подозрительность. Хотя наверняка претензии и обвинения Людмилы казались ему обидными, он переносил их терпеливо, даже не впадая в гнев по этому поводу: «Получил от тебя сухое письмо, смешанное с укорами и подозрительностью, испил эту чашу до дна, и стало мне плохо, а на дне — ты написала «Целую» — и стало мне хорошо».
Не гневался Высоцкий на холодное отношение родителей Людмилы к нему и к их совместной жизни. Был щедрым в словах и делах. Когда его материальное положение стало более стабильным, он купил маме Людмилы кооперативную квартиру. Он уже тогда знал Марину Влади. По отношению к ней у него были серьезные намерения. Хотя сам занимал угол у мамы, квартиру купил не для себя, а для мамы Людмилы. Скитался поэтому с Мариной Влади по снятым тесным комнатам, гостиницам, купе поездов и каютам теплоходов. За семь лет их совместной жизни у них так и не появилось своей квартиры. Только в 1975 году, за пять лет до смерти, Высоцкий вселился в собственную трехкомнатную квартиру на Малой Грузинской улице, дом № 28, в Москве. Марина Влади прилагала много усилий, чтобы сделать эту квартиру как можно более уютной и теплой, чтобы поэт не убегал из нее на край пропасти, куда гнал своих неспокойных привередливых коней… Но любил ли Высоцкий эту квартиру? Скорее всего, не очень. Пожалуй, потому, что она была слишком старательно обустроена, слишком солидна… Возможно, что-то в ней его угнетало… Вероятно, он так привык к цыганскому образу жизни, что чувствовал себя в этом уютном микромире, как в клетке. Видимо, и любил это место, но сегодня можно лишь только предполагать, как было на самом деле. По крайней мере, в одном из стихотворений он назвал свою трехкомнатную квартиру трехкомнатной камерой…
Зато мы знаем точно: Высоцкий не любил свою дачу. Дача была идеей Марины Влади. Сначала они хотели ее купить, но потом решили построить на участке, принадлежащем другу Высоцкого — драматургу и сценаристу Эдуарду Володарскому. И когда хотели туда поехать, вынуждены были всякий раз звонить Володарскому, предупреждая его об этом, чуть ли не спрашивая разрешения. Но, наверное, не только поэтому поэт не любил своей дачи. Марина Влади пишет в книге о Высоцком, что, по ее мнению, именно жизнь в деревне, в покое, в тиши, в доме, а не в квартире, унимала его отчаяние. Однако она сама себе противоречит, рассказывая в той же книге, что во Франции, в доме ее смертельно больной сестры Высоцкий выдерживал совсем недолго и что тишина, покой, природа и окрестности были для него лишь угнетающей пустотой. Не перенося этого, он говорил: «С меня хватит… Я больше не могу. Уедем отсюда». И свою подмосковную дачу Высоцкий не любил до такой степени, что как-то спросил подвозившего его куда- то коллегу Владимира Шехтмана: «У тебя с собой канистра с бензином? Давай поедем, подожжем мою дачу». Зная его темперамент, можно предположить, что он вовсе не шутил, наверняка бы так и сделал.
А первые серьезные планы, касающиеся собственного жилья, Высоцкий начал строить в 1968 году с Людмилой Абрамовой. Они могли жить отдельно в квартире на Беговой улице. Дедушка и бабушка Людмилы умерли, ее мама переехала летом 1968 года в новую квартиру, которую ей купил Высоцкий. Пожалуй, первый раз в жизни Людмила и Владимир получили шанс, чтобы по-своему усмотрению оформить и обставить квартиру. Сами. Без родителей. И Высоцкий запланировал большой ремонт: сам начертил проект разных полок и освещения — это должны были быть огромные люстры, как в метро, на девять ярко горящих лампочек. Он любил, чтобы было светло… Нанял специалистов — для ремонта квартиры и для изготовления мебели, закупил множество необходимых материалов. Он мечтал о темной мебели, темных обоях и ослепительных люстрах. Но так и не переехал в эту квартиру, остался у своей мамы. А в квартире на Беговой стала жить Людмила с детьми. Без Высоцкого. Осенью 1968 года, с большим трудом внушив себе, что именно так ей и следует поступить, она забрала свои вещи и ушла от него. Сегодня она признается, что «ушли только ноги, а душа осталась…». Однако она спешила, подгоняя самою себя, въехать в отремонтированную, хотя еще не до конца отделанную квартиру на Беговой улице. Она знала, что если будет тянуть, сомневаться, ее решительность пройдет и она не найдет сил уйти, останется, словно тягостное бремя, вынуждая Высоцкого врать и вести двойную жизнь. Она ушла. Конечно, они виделись. Иногда чаще, иногда — реже. Зато часто, очень часто она слышала пугающие слухи о нем. О том, что он ищет смерти, гоняя на своем «Мерседесе», о том, что разбился, о том, что покончил с собой, о том, что его выгнали из театра, но чаще всего о том, что он эмигрировал… Она не хотела верить этим сплетням, но тревожные предчувствия не покидали. А слухи кружили по Москве: что пьет, что не пишет новых песен, что хочет уйти из театра… Все повторялось. Тысячи раз. 25 июля 1980 года Москву облетело известие о его смерти. На этот раз правдивое.
Спустя девять лет Людмила Абрамова решила работать в Музее Владимира Высоцкого в Москве.
«…ОТВЕТЫ ВЫ НАЙДЕТЕ В МОИХ ПЕСНЯХ»
Правда о Высоцком доходит до поклонников его творчества очень медленно. Несмотря на существующий океан публикаций о поэте, несмотря на многочисленные фильмы, сотни программ, выставок, тысячи передач, вечеров памяти и других мероприятий, посвященных ему. В первую очередь действуют своего рода внешние тормоза — родные и друзья поэта не горят желанием опубликовать свои воспоминания, в которых предварительно должно быть вычеркнуто то, что, по их мнению, не должно стать явным. Временами они заботятся прежде всего о собственном имидже, а не о Высоцком. Это тот случай, когда авторы воспоминаний, решившись писать обо всем, и оставляя в стороне моральную проблему, не очень задумываются, имеют ли они право на то, чтобы обо всем писать. Они бесстрастно тасуют многочисленные подробности из жизни поэта или выбрасывают из памяти не менее значимые важные факты только потому, что из-за них они сами могут оказаться в весьма невыгодном свете. А этого они допустить не могут. Не следует забывать о том, что подавляющее большинство воспоминаний о Высоцком составили люди, хорошо известные широкой общественности, главным образом актеры, или люди, которые беспокоятся о своей репутации.
Поворотной в публикациях о Высоцком признана книга Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет». По мнению многих высоцковедов, книга была переломной, так как Марина Влади первой решилась
