Странно все-таки. Восьмидесятилетние автомобилем управлять допускаются. И никто не поднимает шум — а если его инфаркт за рулем догонит?!
Но теперь все слова — в сторону.
Мы летим. Павлик пилотирует нежно, неторопливо, я не вмешиваюсь, только наблюдаю. Забавно: стоит мне только подумать, а пора бы приподнимать носовое колесо, как мой двенадцатилетний учлет тихо подбирает ручку управления на себя. Скорость? — это я у машины мысленно спрашиваю, не у Павлика, и самолет тут же отвечает: нормальная скорость. Молодец паренек, не зря я его с такой надеждой учил… и усмехаюсь мысленно же — по инструктору — ученик! Так и должно быть в нашем деле.
Полет по кругу занимает шесть минут. Много ли? Смотря по каким, я бы сказал, по обстоятельствам. Для меня в шесть минут этого контрольного полета вмещается все — и прожитое, и оставшееся.
Приземляется Паша с небольшим перелетом, он чуть опоздал полностью затянуть газ. Но я решаю ничего не говорить: погрешность столь незначительна, что нет смысла лишний раз капать на мозги человеку.
Винт вертится на холостых оборотах.
Вылезаю из кабины и, склонившись к Павлику, спрашиваю:
— Сам полетишь?
Он смотрит на меня с недоверием, будто сомневается — не ослышался ли.
— Я? Один?
— Делай так все, как сейчас со мной делал. Не спеши. Спокойненько. Ну, готов?
— Готов!
И он полетел. В плохих романах случается прочитать, как в решительную минуту перед мысленным взором героя прокручивается с невероятной скоростью вся прожитая жизнь. Признаюсь, и у меня было колоссальное искушение, вильнув в сторону, напомнить, как сам я в начале войны вылетал на боевой машине, как потом шаг за шагом дрессировал себя, становясь настоящим профессионалом, но… я цыкнул на себя. Обещано было писать только правду, так и не фокусничай! Павлик полетел и я медленно осознавал — может быть именно так и начинается вхождение в вечность. Мое — понятно!
A.M.: Здесь автор попросил меня на время выключить магнитофон. Ему, как я понял, нужно было выговориться. Не перед будущим читателем, а перед самим собой. Выпустить в самостоятельный полет ребенка — поступок почти безумный. Так скажут многие. И не играет роли, что самолет надежен и прост, что мальчик полетел не вдруг, а был подготовлен к этому дню не только вывозной программой, но и всей своей короткой жизнью… Что может сказать в свое оправдание тот, кто отважился на такое, если, не дай бог, ему придется оправдываться? Действительность, будничная наша жизнь, неужели могут согласиться — надо!
Предположим, что в успешном завершении полета у вас не было и тени сомнения, но уверены ли вы, что сознание — я летаю! я сам летаю! пойдет парнишке на пользу? Неужели вы не думаете, что преждевременное взросление едва ли лучше, чем затянувшаяся инфантильность?
Примерно такими мыслями поделился со мной Автор, и я понял — его решение не было случайным, оно вынашивалось исподволь, оно давалось нелегко. И труднее всего ему было убедить самого себя, что не чувство эгоизма — я памятник себе воздвиг нерукотворный! — толкнуло старого пилота рискнуть не своей жизнью!
АВТОР: Павлик слетал нормально. Когда он зарулил на стоянку, выключил двигатель и спрыгнул из кабины на землю, мы обнялись. Молча. Никогда в жизни я так остро не переживал ни одну авантюру, случавшуюся раньше. Он полетел, и какараз, что кто-то скажет. Человек летающий, пока он летает, счастливый человек.
