11
Но и Алла тоже позвонила. Уже в седьмом часу, так что Вячеслав Иванович извелся ожиданием и сомнениями: придет или не придет? Ставить грибы или не ставить? Интересная есть поговорка у французов — нужно будет при удобном случае сообщить Алле: «Нет ничего хуже обеда остывшего, если не считать обеда разогретого!» Вячеслав Иванович вообще уважал французов за их кухню.
— Ну наконец! Придешь?!
— Знаешь, дядя Слава, придется тебе. У меня, знаешь, началось, кажется. Такой праздник выходит.
Точно, она же говорила, что в начале января! Выходит, прямо самого первого?! А хорошо родиться первого января! Успела бы до двенадцати!
— Ну ты молодец! Так «скорую», наверное, нужно?
— Нет, время есть. Нас же всему научили. Не надо «скорую». Пешком, потихоньку. Придешь, дядя Слава? Проводишь? Одна не хочу!
— Ну конечно! Сейчас! Выбегаю!
И он бросил трубку.
Эрик хотел было увязаться, но Вячеслав Иванович объяснил, завязывая шнурки:
— Сейчас нельзя. Потерпишь. Будешь скоро маленького катать в санках.
Такси свободных, конечно, не было: вечер первого, все празднуют по второму разу. Вячеслав Иванович добежал до остановки, вскочил в подвернувшийся автобус, доехал до Литейного, а там повезло: сразу подошел пятнадцатый! Троллейбус был полупустой, но Вячеслав Иванович не мог усидеть, слонялся по задней площадке, проклиная медлительную езду. Да к тому же провез аж за панорамное кино, пришлось бежать назад по Потемкинской.
Ну наконец-то!
Сама Алла ему и открыла.
— Ты чего разгуливаешь? Еще и не в пальто!
— А что? Думал, я лежу и стону? Мы сейчас и пойдем пешком потихоньку. Сейчас. Заходи пока.
Старуха Зинаида Осиповна сидела в том же кресле. И плед на коленях тот же самый. Может быть, она тут и спит?
— Ну вот, племянничек, сразу тебе и заботы. Больше родни — больше забот. Хорошо, женщина нашлась ходить за мной: хоть я не на тебе.
Во нахальная старуха! Как он ее назвал про себя? Зисиповна! Неужели думала хоть минуту, что он станет выносить из-под нее?!
— Я бы так и так не смог: у меня работа.
— Работа-работа, а помогать друг другу нужно.
— То друг другу. А то Алла вам помогает, а от вас ей что?
Не то что он специально хотел хоть в этом упрекнуть
— От меня уж теперь какая помощь.
— Вот я и говорю, что не друг другу. Есть такие: умеют так, что всю жизнь их жалеют, им помогают!
Вошла переодетая Алла.
— Ну, готова я. Бабуля, будь умницей.
— Подожди, давайте сядем по обычаю. Вот так. Ну, с богом.
Алла расцеловала старуху — опять Вячеславу Ивановичу было неприятно и даже совестно смотреть, — а Зисиповна перекрестила ее несколько раз.
Вячеслав Иванович с Зисиповной отдельно прощаться не стал — вышел вслед за Аллой, и все.
За те несколько минут, что пробыл наверху в квартире, снова пошел легкий новогодний снег. Алла счастливо засмеялась, слизнув снежинку с губ:
— Ой, хорошо! Ну вот, потихоньку, не спеша. Здесь два шага: на углу Чернышевского и Петра Лаврова.
Только не хватает сейчас именно встретить Ларису! Чтобы устроила Алле сцену, когда Алле особенно нельзя волноваться! А вполне возможно: самое время идти куда-нибудь в гости. Очень кстати вспомнилось, что Клава расхваливала Скворцовку,
— Значит, есть еще время, не горит? Я ведь не понимаю.
— Нет, еще долго. Потихоньку, помаленьку.
— Тогда давай я тебя в Скворцовку. Всего-то метров пятьсот лишних. Зато фирма!
— Наш роддом тоже хороший. — Алла возразила, но как-то нерешительно. Или на нее тоже действовал престиж
Хороших много, а нужно выбирать наилучший! Знаешь, как говорят: «Лучшее — враг хорошего!» Отличная фраза: скажешь, и обычно возразить нечего. Действительно, и Алла не нашлась, сказала покорно:
— Ну, пошли в фирму.
— Вот и отлично!
Разговаривали они, стоя у подъезда, и теперь Вячеслав Иванович решительно повернул в сторону Потемкинской: чтобы не идти по проспекту Чернышевского в опасной близости от дома Ларисы.
Он осторожно вел ее, поминутно спрашивая:
— Ну как ты?
И Алла каждый раз отвечала бодро:
— Все хорошо, дядя Слава. Все хорошо!
Они пошли не по улице Восстания, где и автобусы, и трамваи, и много прохожих, а по тихой, безлюдной Радищева. За завесой снежинок фасады домов сделались похожими на театральные декорации, в окнах светились елки, и Вячеслав Иванович с Аллой словно бы уносили с собой частицу от каждого праздника, мимо которого проходили.
Ну вот наконец и улица Жуковского.
— Теперь совсем близко. Ну как ты?
— Все хорошо, дядя Слава. Так все хорошо!
Еще поворот — и вот она, Скворцовка.
Над подъездом светилась надпись: «Приемное отделение». Чтобы не тратились лишние минуты на поиски, чтобы женщины сразу входили куда нужно.
— Вот и дошли. Ну как ты?
— Да все хорошо, дядя Слава! Что ты беспокоишься?
— Вот и прекрасно. А здесь, видишь, ждут. Только что не написали «Добро пожаловать!».
Дошли благополучно, Вячеслав Иванович расслабился и смог пошутить.
Они вошли в подъезд и оказались в светлом коридоре, откуда вела дверь, на которой снова было написано: «Приемное отделение». Около двери на стульях сидела пара — она что-то быстро говорила, а он только слушал и кивал. Вячеслав Иванович толкнул дверь, пропустил вперед Аллу и вошел следом в большой белый зал, но на него сразу закричали тем особенным резким голосом, каким кричат только уборщицы и санитарки:
— Куда с мужем?! Прощаться в коридоре! Сюда только женщины!
Вячеслав Иванович поспешно отступил. Но и этот резкий крик показался ему приятным, потому что его назвали мужем. Алла вышла за ним. Они уселись неподалеку от той, другой пары.
— Ну вот, дядя Слава. — Ах, зачем она так громко: «Дядя Слава»? — Давай скорей пасту и мыло. Больше ничего сначала не полагается. А потом я напишу, чего надо. Бабуле позвони, что я здесь.
— Ага. А как же она к телефону?
— Соседка подойдет, передай через нее. Вот и лучше, что беседовать с Зисиповной через
