Отец положил правую руку на голову плебея, а левой рукой прикрыл ему глаза. Плебей вздрогнул и затих.
— Повторяй за мной, — начал отец, — 'Я шел по улице…
— Я шел по улице, — безучастным голосом произнес плебей.
— …На меня напали. Я ничего не помню. Нет, помню! Их было двое'.
— Какого дьявола… — проговорил Варг, но я шепнул ему, чтобы он молчал и доверился отцу.
— Сколько их было? — изменившимся голосом вопросил отец.
— Их было двое, — ответил плебей.
— Правильно, их было двое. 'Они говорили: 'Един Бог!'…
— Един Бог… — эхом отозвался плебей.
— 'Един Бог!', — это наш девиз, девиз нашего дела, — шепотом объяснил я Варгу. — 'Един Бог!', следовательно, есть только Творец, Deus Majores[21], и нет никаких аватаров, Dii Minores[22], следовательно, всякий, кто скажет: 'Един Бог!', принадлежит к нашей вере, следовательно, нас освободили наши сторонники, чудом спасшиеся от властей…
— Больше я ничего не помню'… — продолжал поучать плебея мой отец.
— Не помню… Ничего больше не помню.
— Молодец. А теперь — усни!
Потом мы привязали спящего плебея к позорному столбу. Варг был бледен, что-то мучило его, и он наконец спросил отца:
— Ты колдун?
Отец улыбнулся:
— Нет, я просто мудрец, который подружился с наукой.
— Так я и думал, — с облегчением кивнул Варг. — Наши колдуны не умеют делать того, что сделал ты.
— Это пустяки, — заметил я, — невеликий труд загипнотизировать слабого духом человека.
— Ты тоже это умеешь?
Я кивнул — но перед тем успел уловить восхищенный взгляд Варга.
— Меня зовут Марк, — представился отец, — а это мой сын Януарий.
— Вы свободны, — сказал Варг. — И я хочу, чтобы вы стали моими друзьями.
— Мы уже твои друзья, — заметил я.
— Вам еще предстоит это доказать, — с металлом в голосе отозвался Варг, снова давая нам понять, что он не так прост, как может показаться.
— Мы докажем, — отозвался отец. — То, что ты видел — пустяк в сравнении с истинной нашей силой.
— Сила у меня есть. Или будет скоро. Мне нужны знания.
— Я то и имел в виду, друг мой. Знания суть сила.
— Хорошо. Что теперь? Вам нужно бежать из этого проклятого города.
— Не волнуйся за нас, — успокоил его отец. — Мы убежим. Из Темисии и из Амории. Мы найдем тебя в Галлии. Верь нам, друг.
Я увидел, как зажглись глаза молодого варвара: мой отец говорил именно то, что он жаждал услышать.
— Пора прикончить второго плебея, — сказал я. — Он не нужен.
— Напротив, — возразил принц, осмотрев неподвижного коротышку. — Пусть живет. Когда он придет в себя, его детский лепет только спутает властям картину происшествия.
— Ладно, — пожал плечами я. — Сегодня твоя ночь, друг.
На том мы и расстались с варварами. За все время нашего знакомства наперсник принца не проронил ни слова, но тем не менее успел понравиться отцу и мне. Уже уходя, я услышал, как Варг сказал ему:
— Проткни меня кинжалом, Ромуальд, если с восходом солнца у Софии Юстины не начнутся бо-о- ольшие неприятности!
Эти слова заставили меня немного усомниться в Варге, но потом я понял, что все складывается как нельзя лучше: наш новый друг был tabula rasa[23] — нам с отцом предстояло просветить его насчет истинных врагов и научить, как правильно бороться с ними.
Глава седьмая,
из которой читатель видит, как устраивают свои дела правители аморийского государства
Не успели первые солнечные лучи осветить безмятежную гладь озера Феб, как в ворота фамильного дворца князей Марцеллинов позвонил укутанный в черное человек. Был он мертвенно-бледен; вид его, и в лучшее время не внушавший особого доверия окружающим, заставил насторожиться ретивого стражника. Однако в ответ на пожелание последнего убираться подобру-поздорову подозрительный бледнолицый субъект произнес магические слова, а к ним присовокупил ассигнацию достоинством в один денарий для стражника и записку для его высокого господина.
Десятью минутами спустя предрассветный посетитель вошел в личные покои сенатора Корнелия Марцеллина. Тот факт, что сенатор принимал визитера, не вылезая из постели, наводил на мысль о давнем и плодотворном знакомстве того и другого. И все же встретил князь Корнелий своего неожиданного гостя совсем неласково:
— Ты совершил большую ошибку, юный друг народа, осмелившись побеспокоить меня в столь ранний час, да притом в моем собственном доме! Или ты тешишь себя наивной надеждой, что шпионы, каковых, без сомнения, приставила к моему скромному жилищу моя очаровательная племянница, уже — или еще? — спят?!
— Посмотрите на меня, господин, — со скорбью в голосе проговорил Андрей Интелик, — и рассудите сами, стал бы я беспокоить вашу светлость, если б дело не было столь срочным и важным!
Корнелий Марцеллин недоверчиво хмыкнул.
— Ну, я вижу, друг мой, что ты немного пострадал в борьбе за народное дело. Так что же тебя смущает? Разве мы не предполагали, что герцог Крун не станет с тобой церемониться?! Скажи лучше, ты принес фото и негатив?
— Они со мной, — ответил Интелик. — Ваша светлость, к дьяволу фото! Случилось кое-что похуже — или получше, это уж как вы рассудите!
И он со всеми причитающимися подробностями поведал сенатору об имевшем место незапланированном ночном приключении.
— …Вот почему я сразу же помчался к вам, ваша светлость.
К тому моменту князь Корнелий был уже на ногах, в домашнем халате и, заложив руки за спину, сосредоточенно слушал рассказ своего агента.
— Неприятно ощущать себя идиотом, — посетовал сенатор, когда Интелик завершил свой рассказ. — Мне не приходило в голову, что наш юный друг с Севера осмелится совершить преступление, за которое его запросто могут распять или продать в рабство, не посчитавшись ни с титулом отца, ни с политической целесообразностью!
— Да кто ж поймет, какая дьявольская каша варится в башке языческой скотины?! — затрясся Андрей Интелик, вспоминая, через что ему пришлось пройти минувшей ночью.
— И все же, все же… Клянусь водами Стикса, мы недооценили варвара. О, до какой же степени отчаяния и ненависти должен был пасть этот храбрый юноша! Подумать только: он освободил Ульпинов!
