Княгиня София Юстина приняла герцога Круна в своем личном кабинете. Комната, называвшаяся кабинетом, представляла собой обширное помещение с огромным столом из красного дерева у широкого фигурного окна, богатыми креслами, покрытыми бархатными паласами, а также длинной двуспальной софой, в которой человек, даже обладающий комплекцией герцога Круна, рисковал утонуть.
Правитель нарбоннских галлов застал молодую хозяйку восседающей в одном из названных богатых кресел. Крун поразился изменениям, которые претерпел облик Софии Юстины, а ведь расстались они не далее как минувшим вечером!
Прекрасная княгиня была одета в длинное платье сиреневого муара. Это платье не имело ни единого выреза, так что Крун, ожидавший — и втайне мечтавший — снова увидеть алебастровое тело Софии, узрел лишь лебединую шею, возвышающуюся над этим платьем, и горестное лицо с огромными, полными слез и оттого блистающими, точно агаты, очами. Точеная рука грациозно возделась и пригласила герцога занять кресло напротив того, где сидела София.
— Что произошло, княгиня? У вас такой вид, точно вы… клянусь богами, точно вы потеряли близкого человека!
— Ваша проницательность делает вам честь, герцог, — чуть подрагивающим голосом ответила она. — Вы почти угадали: я могу его потерять! Человека, который мне по-настоящему дорог!
— Кого?
— Близкого человека, как сказали вы. Я предпочитаю называть его своим другом, ибо слово 'дружба' вмещает все мои чувства к нему.
— Проклятие! Вы скажете, кто это?! Наверное, я его знаю, если вы позвали именно меня!
София Юстина издала глубокий и печальный вздох.
— Садитесь, ваша светлость. Нынче мне предстоит принять тяжелое решение. Возможно, самое тяжелое в жизни. Мне предстоит сделать выбор между дружбой и долгом. Я хочу, чтобы вы дали мне совет. Вы — мужчина, и вы — воин, и вы — честный, благородный человек, вы сами прошли через этот выбор. Уверена, никто не сумеет разрешить мои сомнения лучше, чем вы.
Крун, завороженный этими словами и этим тоном, повиновался. Увидеть такой самоуверенную Софию Юстину — подавленной, смущенной, растерянной, неспособной принять решение без посторонней помощи — он не чаял, а то, что она обратилась за советом к нему, к варвару, неосознанно льстило его самолюбию.
— Мой выбор известен вам, — сказал герцог. — Я предпочел долг дружбе.
— Знаю… — она устремила налитые слезами печальные глаза навстречу глазам Круна и медленно проговорила: — Друг, которого я рискую потерять, — это, герцог, вы.
— Я?!
— Выслушайте меня, ваша светлость. Боги, взирающие на нас с небес, не позволят мне солгать. Они знают, сколько сил и сколько души я вложила, устраивая мир между народами наших стран. Они знают, сколько мужества пришлось явить вам ради достижения мира. Боги, в отличие от людей, не считают вас предателем своего народа. Но люди!.. Ах, люди, недостойное человеческое племя! Они готовы на все, воистину на все, дабы разрушить счастье себе подобных!
— Скажите мне, кто они, скажите! Кто мечтает сорвать мир? Я желаю знать имена этих негодяев!
— Нет, я не могу… Правда много хуже, чем вы можете себе представить!
Страшное подозрение шевельнулось в голове Круна. Из памяти возникли события и образы — и родился протест, которого не ждала София Юстина. 'В конце концов, — подумалось Круну, — эту женщину я знаю немногим более месяца, да и знаю ли?! Я вижу ее — но не знаю! Она всегда разная, лишь богам ведомо, когда она бывает настоящей. Быть может, Варг прав насчет нее, а это я, старый волк, выжил из ума?..'.
— Хороша ли правда, плоха ли правда, я желаю знать ее, — холодно молвил герцог. — Скажите мне то, что вы называете правдой, или я уйду. Мы, галлы, привыкли говорить без обиняков.
'Ты колеблешься, — думала София, внимательно изучая Круна, незаметно для него, — и это нормально. Ты должен сомневаться — через сомнения ты постигнешь истину. Но если я скажу правду сейчас, ты отторгнешь ее. Нет, пока рано…'.
— Помните тех плебеев вчера на Форуме, что спровоцировали вас?
'А-а-а, дьявол! Варг так и знал, что она о них вспомнит! Неужели подстроено?! О, страна лжецов и интриганов!..'.
Герцог быстро кивнул.
— Стало быть, ваше сиятельство, это юнцы-простолюдины расстроили вас?!
От княгини не ускользнула нотка сарказма в его голосе.
— Отнюдь, ваша светлость. Не юнцы — но истинный их хозяин.
В глазах Круна появился интерес, и София продолжала:
— Их хозяин нынче навещал меня, незадолго до вашего прихода. Этот человек силен и влиятелен. Он мой самый заклятый враг. Он мечтает погубить меня и все, что связано с моим именем. А значит, и вас. Это он подослал молодого Интелика и его свору. Этот страшный человек жаждал получить фотоснимок, уличающий меня… — она замялась, потому что знала: если фраза останется недосказанной, Крун поймет ее лучше. — И он добился своего! Нынче утром он шантажировал меня этим снимком. О, простите, я забыла назвать вам его имя…
— Не затрудняйтесь, — усмехнулся Крун, — мне оно известно. Это сенатор Корнелий Марцеллин, младший брат вашей матери.
София Юстина вздохнула и развела руками:
— Да, он мой дядя — но он ненавидит меня.
— Позвольте, я угадаю, почему. Он хочет стать первым министром. Убрав вас, он им станет. Так?
— Увы… Мне очень стыдно за моего дядю, герцог.
'Варг был прав, — с чувством горечи в душе утверждался в своем подозрении Крун. — Она надеется и дальше водить меня за нос. Как я мог ей поверить? Видать, коварные аморейские боги заморочили меня… Наивный старый волк! С этими богами и с этими людьми говорить можно единственно на языке клинка — другой язык они не понимают!'.
— И это все, зачем вы меня позвали, княгиня? Вы извинились за дядю — что дальше?!
'Наивный старый волк, — подумала София, — тебе настолько отвратительны наши интриги, что ты даже не желаешь разбираться, на чьей стороне правда. Тебе кажется, что правды нет нигде. О, неужели непонятно: если и когда дядя Марцеллин прорвется к власти, он попросту раздавит ту куцую свободу, которую мне удалось для тебя сохранить!'.
— Ваша светлость, — сказала она, — я хочу, чтобы вы знали: Корнелий Марцеллин не был бы так опасен для дела мира, если бы не нашел сильного союзника в лице вашего сына.
Герцог Крун побледнел. Подсознательно он ожидал услышать от этой женщины обвинения в адрес Варга — и все же упоминание имени сына рядом с именем лукавого аморийского политика показалось Круну глубоко оскорбительным.
— Это ложь, — проговорил он, — у моего Варга с вашим Марцеллином не может быть ничего общего!
— Вам хорошо известно, что связывает их: неприязнь ко мне и желание расстроить хрупкий мир между нашими странами.
— Снова ложь! Не путайте меня. Варг мечтает о свободе, к вам лично не испытывает никаких враждебных чувств, ну а мир с Империей он жаждет отвоевать силой оружия!
'Любопытно, — подумала София Юстина, — я слышу голос прежнего Круна, Круна Свирепого. Значит, какие-то молекулы его души так и не смогли покориться воле властительной Нецесситаты. О,
