с того самого дня, когда ваш отец Тит Юстин заставил вас выйти за него, потому что нуждался в содействии его отца в одном весьма и весьма щекотливом дельце — вы помните, в каком?
'О-о-о… — мысленно простонала София, ощущая себя загнанной в угол. — Он видит меня насквозь! Лучше я буду молчать, а для мести выберу другое время'.
— Впрочем, дорогая, я не стану требовать с вас княжеской клятвы, потому что вы лжете.
— Да как вы смеете! Пойдите прочь, лукавый Мом!
— Хорошо, я уйду — и отправлюсь на виллу вашего мужа, где вы были вчера с принцессой Кримхильдой и откуда затем возвратились, совершив незаконный полет над озером Феб, где вас едва не изловили наши доблестные стражи порядка.
'Он все знает, все! Но откуда?!! То-то он часто поминает дьявола — он сам не человек, а дьявол, Аргус тысячеглазый!'.
— Так мне уйти, дражайшая племянница?
— Делайте что хотите. И думайте что хотите. Мне уже все равно. Но знайте, — в голосе Софии Юстины зазвучал металл, — когда Афродиту загоняют в угол, она становится Гекатой!
'Ого-го-го! — подумал Корнелий Марцеллин. — Крепко же я ее прижал! Увы, больше она мне ничего не скажет. А хотелось бы знать, кто у нее там прячется. Ничего, когда-нибудь этот счастливчик сам себя выдаст — вот тогда я его уничтожу и займу его место. А до той поры придется потерпеть! Право же, Софи чересчур хороша, чтобы иметь ее всю и сразу!'.
— Не будем развивать эту тему, — примирительно сказал он. — Вас удовлетворит, если я начну думать, что в соседней комнате был человек под условным именем Купидон?
Она улыбнулась, удовлетворенная изяществом, с которым Корнелий вывел их обоих из затруднительного положения.
— Иногда вы бываете просто неподражаемы, дядя.
— Я учусь у вас, прекраснейшее создание среди всех живущих под Божественным Эфиром. О, если б только вы, рожденная из пены волн…
— Как, вы опять?!
Он лукаво подмигнул ей, отчего Софию вновь пронзила нервная дрожь, и заговорщически заметил:
— Сдается мне, ваш Купидон улетел. Он больше нас не слышит.
'Действительно, странно. После такого взрыва — тишина! Уж не случилось ли беды с моим Марсом?', — подумала она, и сердце отчаянно забилось.
Корнелий Марцеллин приблизился к самой кромке воды и, точно желая проверить свое предположение, наклонился к Софии:
— Ну, все еще не верите?!
Она вдруг ощутила жгучее желание схватить дядю за ногу и столкнуть в воду, а самой выпрыгнуть — и поглядеть, как будет он барахтаться в ее бассейне, весь, целиком, в своем роскошном калазирисе, с сенаторской звездой и княжеской диадемой… Она подавила в себе это желание, потому что знала, сколь страшно мстит Корнелий Марцеллин за унижения; пока что была игра — вот пусть игра игрой и остается!
— Да, пожалуй, вы правы, Купидон улетел, — и она лучисто улыбнулась ему.
— Ага, значит, это все-таки был Купидон, — рассмеялся сенатор и вдруг, сменив ироничный тон на страстный, заговорил: — Вы самая восхитительная женщина на свете, София! Вы лживы до мозга костей, вы способны думать лишь о себе и собственных удовольствиях, вам доставляет радость понукать другими, вас переполняет желание царить над всеми мужчинами сразу, вы полагаете себя центром Мироздания — и я готов согласиться с вами: вы этого достойны! И я такой! Я ничуть не лучше и не хуже вас! Вся разница между нами только в том, что Творец создал меня мужчиной, а вас — женщиной! Он создал нас друг для друга, поймите это! Вы читаете мои мысли — и я вижу вас насквозь! Вместе мы всемогущи! Нас ничего не разделяет, ничего!
— Нас разделяют наши амбиции, — вздохнула София. — Там, где каждый из нас мечтает очутиться, есть место лишь для одного.
— И что с того? Второй может стоять рядом.
— Вы это серьезно, дядя?
— Клянусь кровью Фортуната, я никогда не был более серьезен! Вы будете первым лицом в правительстве, когда я его возглавлю.
— Первым после вас?
— Но первым!
— Не выйдет, дядя. Потому что правительство возглавлю я.
— А если это вдруг случится, я буду после вас первым лицом?
— У нас пошел откровенный разговор, так к чему нам эвфемизмы? Вы будете вторым лицом после меня, дядя; я обещаю.
— Поклянитесь княжеской клятвой, Софи, как это сделал я, иначе я вам не поверю.
— Клянусь кровью Фортуната! — промолвила София, а сама подумала: 'В конце концов, как сказал Цицерон, juravi lingua, mentem injuratum gero[33]. Боги извинят меня, если я обману этого Автолика. Вернее, оправдаю его ожидания: он сам сказал, что я лжива до мозга костей!'. — Итак, вы довольны, дядя?
— Я в совершеннейшем восторге, милая Софи.
— Вы слышите, как часы Пантеона бьют десять? Нам пора заняться Ульпинами, пока наши общие враги нас с вами не опередили.
— Совершенно с вами согласен. Но прежде мне надлежит воспользоваться вашим любезным предложением.
— Я снова вас не понимаю, дядя. Что вы теперь хотите от меня?
— Лично я — ничего, моя дражайшая племянница. Dixi[34], я счастлив уже тем, что развеял вашу грусть. Но моя дочь…
— Ваша дочь?..
— Да, моя дочь. Вам известно, как люблю я мою Доротею.
— Я тоже люблю ее, дядя. Вы хотите сказать, я могу для нее что-то сделать?
— Полагаю, можете. Дело в том, что моя дочь несчастна.
— В чем же ее несчастье?
— Она влюблена.
— Так это счастье, милый дядя!
— Как посмотреть, милая племянница. Доротея влюблена в человека, который не отвечает ей взаимностью.
— А-а, вот оно что. И вы хотите, чтобы я устроила счастье вашей дочери?
— Только богиня способна это сделать; задача не из легких!
— Неужели? В таком случае соблаговолите сообщить мне имя счастливца.
— Извольте: это Варг, наследный принц Нарбоннский.
Нужно сказать, внутренне София Юстина была готова услышать нечто подобное. Дочь сенатора Доротея Марцеллина была скромной девушкой, которой недавно исполнилось восемнадцать, и всегда, сколько знала ее София, всецело находилась под контролем деспотичного отца. Помимо воли своего отца княжна Доротея не осмеливалась даже выйти в город, не то что полюбить кого-то! Следовательно, брак дочери с Варгом нужен был самому Корнелию Марцеллину — но вот зачем? Тут тоже была загадка, и София Юстина с присущей ей самоуверенностью предприняла попытку эту загадку с ходу разгадать.
— Ваша дочь желает выйти замуж за человека, который бросил нам вызов?
В лице Корнелия что-то дернулось, и София поняла, что попала если не в яблочко, то в круг.
— Что вы имеете в виду, дражайшая племянница?
— А разве не этот варвар помог бежать еретикам Ульпинам?!
'В яблочко!', — мысленно воскликнула София. Корнелий даже не попытался что-либо отрицать, а лишь посетовал:
— Вы чересчур умны для женщины, милая Софи.
