пропадает в Центральной клинике Фортунатов, не отходя от сына ни на шаг. Умница! Это для нее лучший способ замять нарбоннский скандал — да разве кто посмеет обвинить в политических просчетах страдающую мать?! Даже плебеям Корнелия Марцеллина и то не хочется прослыть хладнокожими циниками. Вдобавок София обезоружила критиков, подав в отставку с поста министра колоний, правда, не в связи с неудачей в Нарбоннской Галлии, а якобы из-за тяжелой болезни Палладия. 'Растроганный' отец, первый министр, не посмел удовлетворить прошение дочери и взамен отставки предоставил ей месячный отпуск… Мы убедились, в который уже раз, в умении нашей врагини устраивать душещипательные фарсы, виртуозно ускользать от ответственности, да при этом выглядеть святой и героиней в глазах слезливой аморийской публики!
Первый министр Тит Юстин выступил вместо нее перед плебейскими делегатами. Как и следовало ожидать, высокородные Юстины свалили всю свою вину на стрелочников. Главными виноватыми оказались: само собой, Варг, как вожак мятежников; Кримхильда, ибо не сумела удержать вверенную ей власть; покойный командир когорты, оказавшийся бездарным военачальником; наконец, посол Луций Руфин, также покойный, за то, что допустил мятеж. Обычное дело в 'Богохранимой' Амории: dat veniam corvis, vexat censura columbas[57]. Сенатор Марцеллин молчал, забившись в угол, и не возражал, когда в газетах откровенно поносили его выдвиженца Луция Руфина. Сенаторская дочка Доротея, беременная ребенком герцога, была при отце, благодаря хитрости Софии, собственной глупости и глупости Варга…
Политические дрязги в имперской столице означали для молодого герцога важную передышку. Мы постарались втолковать это ему. Мы объяснили, как, по нашему мнению, лучше всего использовать эту передышку и что она может дать делу свободы. Герцог внимательно, я бы даже рискнул сказать, с благоговением, выслушал нас, и настроение у него заметно улучшилось.
— …Нынче же казню Кримхильду, — сказал он в завершении разговора.
— Это будет грубейшей твоей ошибкой, благородный друг, — тотчас отозвался отец.
Варг опешил. Он никак не мог привыкнуть к извилистому ходу наших мыслей, но уже начинал понимать, что мы с отцом ничего не говорим и не делаем просто так.
— Если ты казнишь сестру, сам сотворишь из незадачливой герцогини святую мученицу, — пояснил отец. — Тебя все будут обсуждать и осуждать, от императора амореев до лесного разбойника. Первому ты бросишь наглый вызов тем, что казнишь архонтессу, которую он назначил править в Нарбонне, а второй потеряет к тебе уважение, так как рыцарю-победителю надлежит быть великодушным к женщине, к родной сестре…
— Какая ж мне она сестра, какая женщина, — загремел герцог, — когда она меня убить хотела?! И убила бы, если б смогла!
— Ну и что? Ты для себя определись, чего ты хочешь: отомстить Кримхильде или использовать ее в благих целях, во имя свободы своей родины.
Герцог смотрел на отца зачарованным взглядом.
— Неужто можно? — опасливо спросил он.
— Кого угодно можно использовать в благих целях, если знаешь, как, — усмехнулся я.
— Полагаю, вы мне сейчас это объясните, касательно Кримхильды, — пробурчал герцог.
— Нет ничего проще, — кивнул отец. — Отпусти ее.
Варгу показалось, что он ослышался.
— Как это 'отпусти'?!!
— Мгновение, не кипятись. Лучше скажи мне, благородный друг, как себя ведет твоя сестра в темнице?
— Вызывающе! Едва я водворил ее туда, она объявила сухую голодовку. Четвертый день не ест, не пьет. Я приходил к ней… ну, как ко мне София… хотел дать ей шанс. Но она только орет на меня, говорит, мол, ты, брат, убийца нашего отца и подлый узурпатор, а я, Кримхильда, твоя законная владычица… Вообрази, она клянется вздернуть меня на осине, как только возвратит себе престол! По-моему, она рехнулась, коли грозит мне из темницы!
— Не зарекайся, — хмыкнул отец. — Не ты ли сам грозил оттуда же могущественной Софии?! Вспомни, как давно это было!
Варг помотал головой и возразил:
— Я был в своем уме, когда говорил с Юстиной, а она, Кримхильда, тронулась рассудком, это точно.
— Очень хотелось бы в это верить. Тем более отпусти ее. Великий грех казнить умалишенную. И удерживать далее опасно. Она уморит себя, а виноват будешь ты, герцог.
— Однозначно, — прибавил я. — Про тебя скажут, мол, ты, узурпатор, уморил жаждой и голодом законную герцогиню. Это еще хуже, чем если б ты ее казнил.
— А мне плевать, что скажет чернь! — раздосадованный, рявкнул Варг.
— Не вовремя плюешься, — усмехнулся отец. — Эта самая чернь тебе еще понадобится. Кто, по- твоему, будет защищать свободу твоей страны? Разве у тебя есть армия рыцарей?
Герцог смутился; как обычно, отец оказывался прав на все сто.
— Так что же, ты предлагаешь просто выпустить Кримхильду из темницы?!
— И помочь ей удалиться восвояси. Если не поможешь, она наделает глупостей и погибнет, а обвинят все равно тебя, мол, ты подстроил. Напротив, если твоя сестра невредимой прибудет к амореям, считай, ты выиграл важное очко.
— К амореям?! В уме ли ты, Ульпин? Она притянет с собой целый легион, и мне конец наступит!
Отец загадочно улыбнулся и сказал:
— Доверься интуиции мыслителя, мой благородный друг. Поступи, как я советую, отправь Кримхильду к амореям, а там увидишь!
— Я не привык творить, чего не понимаю, — насупился Варг.
Мне пришлось мягко взять его под руку и промолвить самым доверительным тоном:
— Пойми одно, мой друг. Ты видишь далеко, у тебя орлиный глаз. Но даже ты не в силах заглянуть за горизонт. А мой отец способен заглянуть. Он зрит грядущее! Внимай ему, и в грядущем тебя великая победа ждет…
Часть третья. ВОЙНА
Глава девятнадцатая,
которая рассказывает о том, как началась война между нарбоннскими галлами и Аморийской империей
Месяц май, родившийся из памятной битвы на поле Регинлейв, прошел на удивление спокойно. Великая Аморийская империя словно бы забыла о непокорной стране нарбоннских галлов и о самом существовании мятежного Варга, именующего себя правителем этой страны. Скоро утихли страсти по Варгу на страницах столичных газет; радикальные плебейские делегаты нашли себе новые темы для нападок на правительство Юстинов; высокородные князья Сената и вовсе ни разу за этот тихий май не собрались на свое заседание. Столичное общество как будто погрузилось в дрему; вяло обсуждались гастроли индийского цирка, новые персонажи в паноптикуме сенатора Корнелия Марцеллина, неожиданное банкротство банка 'Геркулес', последние новости о любовных похождениях знаменитого сердцееда Астиага, наследника падишаха персов, и тому подобное. В коридорах Квиринальского дворца главной темой обсуждения оставалось нежелательное повышение цен на рабов-мауров, случившееся в связи с эпидемией тропической лихорадки в Эфиопии, Лестригонии, Батуту и других южных странах. Наконец, атлеты и спортивные
