за многолетний и достойный труд на благо государства… ну а затем, когда старик порядком разомлеет, я уговорю его отказаться от власти в пользу любимого сына.
Да-да, Медея, ты не ослышалась, в пользу того самого Галерия, который славится своим умом, как Нестор, соперничает честностью с Катоном, красив, точно Парис, и верен браку, как Адмет. Старый наместник уйдет в отставку, а на следующий день в какой-нибудь газетке обнаружится неприглядное лицо князя Галерия. Уверяю тебя, подруга, всегда найдется некая плебейка, согласная удостоверить под присягой, что сын Лициния Гонорина безжалостно насиловал ее, и не раз. Само собой разумеется, правительство не сможет в такой момент рекомендовать младшего Гонорина на пост архонта. Навряд ли и отец, и сын возжаждут искать правды в грязи большого скандала. Я помогу друзьям семьи замять его, и оба Гонорина еще будут признательны мне за услугу!
«Она в своем репертуаре, — подумала Медея Тамина. — Мне не дано постичь извивы ее могучего ума. Я могу только исполнять задуманное ею.
Вероломство, вознесенное на пьедестал высокого искусства! София — тринадцатая муза[30], муза интриги; чем эта муза хуже Эвтерпы или Мельпомены?.. Бедняга Галерий! Сегодня он достойный сын достойного отца, а завтра может стать изгоем общества — и только потому, что ей понадобилось сделать меня архонтессой Илифии! Нужно немедленно соглашаться, а там будь что будет… Иначе в один прекрасный день я вдруг узнаю, что брала взятки в суде, либо передавала государственные секреты варварам, либо, в лучшем случае, спала с уродливым рабом…».
— Конечно, если ты не уверена в своих силах, можешь отказаться, — с расстановкой заметила София. — Я найду тебе другую работу; талантливые люди мне нужны и здесь, в Темисии…
— Я уверена в своих силах, — быстро промолвила Медея. — Извини мои сомнения… я вспомнила, что князь Галерий в свое время помог моему отцу выбраться из долговой ямы…
— Полагаю, Квинтий Тамин не остался в долгу, — покровительственно усмехнулась София.
— Это неправда! Мой отец никогда в жизни никому не давал взяток. Он честный человек!
— По каковой причине в свои сорок девять лет служит в чине доктора, — съязвила София. — Учился бы он у тебя, как нужно жить. Некоторым отцам иногда не вредно учиться у своих дочерей. А впрочем, подруга, ты права: это очень хорошо, что твой отец честный человек; гораздо хуже было бы для нас, если бы архонтессой Илифии становилась дочь негодяя!
— Прости, — отведя глаза, произнесла Медея. — Насчет Галерия и моего отца я просто так сказала. На самом деле я не надеялась, что ты решишься оказать мне столь высокое доверие…
Легкая усмешка, промелькнувшая на устах Софии, свидетельствовала о том, что она разгадала истинные мысли подруги. Желая еще раз проверить реакцию Медеи, София сказала:
— В сущности, у меня не было иного выбора, кроме как предложить этот пост тебе. Ты — идеальная кандидатура в архонтессы Илифии. Ты оттуда родом, то есть своя для илифийской оппозиции. Затем, ты Феникс, согласно Выбору, а этот аватар, как всем известно, покровительствует солнечной Илифии. Наконец, ты никак не связана с кланом нынешнего архонта, и у тебя безупречная репутация — кто, как не ты?..
«Когда-нибудь она продаст меня кому-нибудь, кто ей окажется полезен больше, — еще подумала Медея. — Но это будет не сегодня. И не завтра. Я ей нужна. Следующий год — Год Феникса, ergo, я, как архонтесса Илифии, целый год буду заседать в Консистории. И именно в этот год ей исполнится тридцать! Она права — это будет решающий для нее год. Для нее… и для меня! Она нуждается во мне, а я нуждаюсь в ней. По закону прокуратор не может быть наместником провинции больше двух лет, он должен или стать проконсулом, или уйти… Она все рассчитала! Если я справлюсь, если она будет мной довольна, я получу чин проконсула и смогу править в Илифии еще десять лет, но если оступлюсь — тогда она меня утопит, как утопила Марса, или даже хуже… Пусть так. Как писал Сенека, «ducunt volentem fata, nolentem trahunt»[31]. Напрасно я вспомнила Сенеку… она не любит Сенеку. Egro, я тоже не люблю Сенеку, а люблю Софию…».
Медея стойко выдержала испытующий, чуть насмешливый взгляд Софии и проговорила:
— Ты права во всем. Я буду стараться. Ты не пожалеешь.
— Знаю, — с улыбкой ответила София. — На тебя всегда можно положиться. Позволь, я обниму тебя, Медея, моя самая добрая и верная подруга…
Они обнялись, добрые и верные подруги, а затем обговорили детали предстоящего торжества по случаю тридцатилетнего юбилея Медеи. Вернее, говорила София — кому и как отсылать приглашения на торжество, и каких артистов звать, и что они должны показывать, и в каком наряде лучше всего предстать перед гостями, — а Медея согласно кивала и иногда вставляла свои уточняющие вопросы… За окном занимался рассвет; в отличие от Медеи, чья работоспособность всегда казалась фантастической, София чувствовала себя усталой. Медея видела это, но, будучи достаточно умна и опытна, не выказывала подруге ни понимания, ни сожаления, а ждала, когда София сама закончит разговор. Наконец все указания, советы и намеки были розданы. София заявила, что отдохнет прямо здесь, в кабинете, на диване; Медея знала, что четырех часов сна подруге обычно бывает достаточно для восстановления сил. Медея еще раз поблагодарила Софию за доверие и заботу, но на прощание изъявила просьбу, которая удивила хозяйку кабинета.
— Уступи мне своего референта, — сказала Медея. — Архонтессе нужен хороший референт, а лучшего, чем подобрала ты, мне не сыскать.
Ты же найдешь себе другого, и лучшего, чем этот.
София улыбнулась: лесть маленькая и невинная всегда приятна.
— Отказывать близкой подруге грех, — сказала она и нажала кнопку вызова.
Референт появился не сразу, а после второго звонка. Выглядел он, словно только что проснулся; скорее всего, так оно и было.
— Прошу прощения, ваше сиятельство, — проговорил референт. — Я работал… и задумался.
— Вас, вероятно, не устраивает, что приходится работать ночью, — предположила министр.
— Нет, ваше сиятельство, я всем доволен, — ответил референт.
— Я тоже довольна вами и вашей работой, мандатор. Поэтому я сочла возможным порекомендовать вас своей подруге; ей необходим хороший референт.
Лицо референта залилось багрянцем. Ему было известно, что София Юстина иногда развлекается издевками над чиновниками; такие издевки обычно помечали скорый финал чиновничьей карьеры. «Кто ж знал, что эта Медея Тамина — ее подруга?», — подумалось несчастному референту.
В его голове не укладывалось, как он, мандатор, может быть референтом другого мандатора!
— Я вижу, вы сомневаетесь, — задумчиво промолвила София. — Как жаль! А я-то думала, вы не откажетесь помочь моей близкой подруге.
Видно, ошиблась.
Медея, которую тоже забавлял этот маленький спектакль, прибавила с улыбкой:
— Я обещаю научить вас делать три дела сразу: читать, писать и наблюдать за обстановкой. И вы не будете завидовать другим, кто это может.
Еще я даю слово, вам не придется работать по ночам.
Референт слушал ее, не отрывая взгляда от двух звездочек на рукаве фланелевого платья, и лицо его чернело на глазах. Воспитанный на незыблемости и святости чиновной иерархии, он не понимал. София пожалела его:
— Fronti nulla fides![32] Это старое платье. Лучше научитесь называть мою подругу «ее превосходительством».
Сказав эти слова, София прикрыла рукой две из трех больших звезд на рукаве своего калазириса и оставшуюся звезду показала референту. Он вытаращил глаза. Женщины рассмеялись, настолько комичным показалось им это зрелище.
Обретя дар речи, референт отдал Медее честь и промолвил:
— Да, прокуратор.
Медея приложила палец к губам.
— Тс-с! Это пока секрет. Равно как и то, что вы отправитесь со мной в Гелиополь, мандатор. …Этот чиновник, не мысливший себя вне блистательной Темисии, но ставший из-за своего любопытства жертвой маленькой женской мести, отныне дал себе зарок никогда больше не подглядывать за незнакомыми
