— На твоем месте я бы приняла его предложение и возвратилась в правительство. Будучи министром, ты сможешь подготовить новый заговор и устранить Корнелия.
София вспыхнула:
— На твоем месте, на твоем месте!.. на твоем месте, бывшая подруга, я убралась бы прочь — из этой комнаты, из этого дворца, из города — езжай в Гелиополь и правь, ты там теперь царица! Лукавые твои советы! Дай дяде лишь прорваться к власти; по-твоему, он успокоится? Ничуть! Он всякий день будет ждать от меня подвоха. Скорее я состарюсь, чем отниму у похитителя положенное мне!
— А нынче в состоянии отнять?
— Я попытаюсь.
— Как?
София усмехнулась:
— Какой ответ ты ожидаешь от меня, любимица богов? С чего взял. ты, что я стану доверять тебе, как прежде? Послушай доброго совета: спеши к Корнелию! А оправдания сама придумаешь, ты умная.
— Ты сердцем бесчувственней камня, — горестно прошептала Медея.
И все же, сделав над собой невероятное усилие, она выдержала испытующий взгляд Софии и молвила:
— Корнелий подослал меня к тебе, то правда. Но ты дороже мне и ближе, тебя я не оставлю! Ты можешь меня выгнать, как Эмилия, — сама я не уйду, пока не сделаю для тебя все, что будет в моих силах.
— Как это непохоже на тебя, подруга, — ставишь на битую карту! А если проиграю я? Ты представляешь, что сотворит с тобой злопамятный Корнелий?!
Медея медленно, с достоинством, кивнула и повторила:
— Умру или воскресну с той, кого люблю!
— Красивые слова, — заметила София, — но мне необходимы доказательства!
— Твой дядя не требовал доказательств. Он только угрожал.
— Вот и спеши к нему: я отпускаю.
— Какие доказательства тебе нужны?
— Ты напишешь прошение об отставке. Этого будет достаточно.
Медея отшатнулась в ужасе. София смотрела на нее тяжелым пронизывающим взглядом, — прекрасная, холодная, жестокая…
— Ты не можешь так поступить со мной, — дрогнувшим голосом вымолвила Медея. — Теперь, когда я получила… Зачем тебе нужна моя отставка?
— Ты напишешь прошение и оставишь место для числа. Такой документ будет для меня лучшей гарантией твоей верности, подруга!
— И ты сможешь удалить меня, когда тебе угодно будет?
— Именно, подруга: suo tempore[82].
«Что же мне делать? — мысленно воскликнула Медея. — Как я могу ей дать подобную бумагу? Ее ледяное сердце равнодушно к моим страданиям, для него ничто не важно, если это не полезно. И как я буду жить, как буду властвовать, если в любой момент, по прихоти ее, могу утратить все?.. Жизнь под мечом Дамокла — какая это жизнь? Пожалуй, прав Корнелий: нужно выбирать! Чиста моя совесть — София сама повинна. Я возвращусь к Корнелию; завтра он станет первым министром; вот к какому берегу мне надлежит пристать… А если нет? С Софией я двенадцать лет, Корнелия почти не знаю, и он меня не знает. Он страшный человек, я это понимаю ясно. Я не нужна ему. Я постоянно буду о Софии ему напоминать. Корнелию нужна она, не я… К тому же он может проиграть, хотя и кажется это пока невероятным; не стала бы София дерзко выступать, не имея в запасе умного плана! Если я уйду к Корнелию, а он потерпит поражение, властительная София никогда предательства мне не простит и обратно в подруги не примет… Что же делать мне, злополучной, посреди бушующего моря? Как выплыть, как спастись от волн и не разбиться о скалы? О, будь она на моем месте, она обязательно придумала бы, как!».
— Хорошо, — мертвенным голосом ответила Медея, — я напишу прошение, как ты желаешь.
София молча пододвинула ей стило и чистый лист бумаги. Собравшись с духом, Медея начала писать. София, заглянув в бумагу, нахмурила брови и сказала:
— Напрасно ты пытаешься перехитрить меня, коварная гелиопольская царица!
Медея вздрогнула и обернулась.
— Чем недовольна ты? Я делаю, как ты велишь.
— Нехорошо прославленной законнице творить никчемную бумагу!
Кому ты обращаешь заявление, Ээта дщерь?
— Первому министру…
— А разве он тебя назначил архонтессой? — вкрадчиво переспросила София. — Он лишь рекомендовал тебя, и, по закону, не может назначать и увольнять архонтов! Обола медного не будет стоить подобная бумага!
Медея, скрывая смущение, безропотно взяла другой лист и начертала прошение об отставке, адресовав его, как и положено, Божественному императору… София приняла бумагу, внимательно прочла и спрятала в тайник. «Пришла пора мне пожалеть бедняжку», — подумала она.
Лучезарно улыбнувшись, София сказала:
— За что тебя люблю, Медея Тамина, так это за твое потрясающее умение схватывать попутный ветер, сколь бы слабо он не дул поначалу.
Обещаю, ты не прогадаешь! Добро пожаловать обратно в мое сердце, любезная подруга!
С этими словами она обняла Медею…
А полчаса спустя, когда на Темисию уже надвигались сумерки, две женщины покинули дворец Юстинов.
Многочисленные соглядатаи Корнелия не обратили на них внимания, поскольку женщины были облачены в черные шерстяные плащи и фригийские колпаки, традиционную одежду плебейского сословия, да и лицом решительно не походили на Софию и Медею.
Это произошло потому, что дочь Юстинов никогда не жалела денег на лучших цирюльников и гримеров.
Обе женщины благополучно миновали Княжеский квартал и по проспекту Фортуната вышли к Форуму.
А Юний Лонгин в это время сидел в одной из гостиных фамильного дворца жены, сидел и ожидал ее; так передала для него, через майордома, сама София… Но Юний, будучи неглупым человеком, оставался в этой гостиной совсем не для того, чтобы повидаться с женой, а для того, чтобы соглядатаи подтвердили своему хозяину факт его, Юния, присутствия в юстиновском дворце.
Непроницаемое полотно на окнах преграждало лучам угасающего светила путь в тихую палату. Она освещалась крохотными матовыми пирамидками, прилепившимися к потолку. Мирный белесый свет ложился на умиротворенное лицо седой женщины, лежавшей на богатой постели. На краю этой постели сидел атлетически сложенный красавец с волосами цвета смоли, кудрями ниспадавшими на могучие плечи, — но лицо этого человека, обычно, даже когда он улыбался, казавшееся хищным и грозным, сейчас отражало только боль и страдание.
— Что же с тобой такое, мама… — прошептал он.
Клеменция Милиссина медленно повернула к нему голову, и с бледных уст ее отрывисто излетели слова:
— Мой сын погиб. Мой Марсий. Его нет. Он умер. Пора и мне к нему.
Мой Марсий ждет меня.
— Нет, нет, я жив, я жив! — сдерживая рыдания, воскликнул Марсий.
