Та отважная женщина в моей душе спасла меня. Она принудила меня разрыдаться… слезы брызнули из моих глаз и смутили гнев Повелителя…
— Что все это значит, княгиня?! — воскликнул он.
— Молю простить меня, Ваше Величество… Я не могу быть вашим первым министром.
— Но почему?! Вы сами домогались власти!
— Простите…
— Вы передумали, София?
Я скорбно застонала. Что я могла ему ответить? Какую правду он хотел услышать? А разве он ее и так не знает? Он же над нами бог…
Божественный Виктор заложил руки за спину и прошелся по тронному залу. Я со страхом следила за его движениями. Как можно даже думать о том, что Божественный не решает ничего? Моя судьба была в его руках…
Он опустился на хрустальный трон и сказал мне:
— Вы просите меня нарушить закон. А разве после этого я смогу требовать повиновения закону от моих подданных, от верующих в меня благочестивых аморийцев?!
— Ваше Величество, я всего лишь молю вас не подписывать этот эдикт. Вы подпишите другой, и я клянусь вам кровью Фортуната, это случится вскоре…
Август воздел империапант и осуждающе заметил:
— Вы клянетесь всуе, княгиня. Грядущее неведомо ни вам, ни даже мне. Я освобождаю вас от этой клятвы… Скажите мне, София, неужели вы не могли оставить свои политические игры за пределами моего дворца?
— Это не игры, Божественный, — простонала я, — это на меня снизошло просветление!
Повелитель вздохнул и задумался. Я стояла перед ним на коленях и ощущала себя несчастнейшей из смертных. Он думал долго. Мои ноги начали болеть, и я боялась, что скоро силы меня оставят, и я тут упаду… А может, то и был выход для меня и для него?
— Приблизься ко мне, дочь моя, — вдруг сказал Повелитель.
Я подползла к подножию трона. Он протянул ко мне руку, сжимающую империапант, и возгласил:
— От имени Творца и всех великих аватаров, назначивших меня царить над Ойкуменой, я отпускаю тебе, дочь моя, твои грехи! Отныне ты безгрешна… ты молода и многое еще успеешь сделать в жизни. Благословляю тебя начать ее сначала!
Я не сдержала слезы в то мгновение. Его слова для меня были не просто словами. Я в самом деле ощутила себя заново родившейся на свет. Я знала, что вернусь в суетный мир счастливейшей из смертных. Меня ждет Марс, меня ждут дети, которых я родила уже, меня ждет замечательный ребенок, который только лишь родится… Меня ждет счастье!
Я верну Марса. Я, одолевшая самого Танатоса в свирепом урагане, — я ли не смогу вернуть себе любимого мужчину?!
И здесь я снова поняла, что поступаю правильно. Когда он звал меня с собой, я не могла ответить «да». Это бы было отступлением, позорным бегством. Я бы не простила себя, отступившую по чьей-то прихоти, не по собственной воле. Я должна была пройти свой путь до конца, и я его прошла: я победила всех. А затем я победила самое себя — высшая победа приходит тогда, когда человек, достигший заветной цели, обнаруживает в себе силы по доброй воле отказаться от нее и, более того, испытывает радость… подлинную радость душевого триумфа, а не тщеславное удовлетворение!
И риши снова будут мной довольны: им безразлично, кто у власти, но сильные небезразличны им.
Я вспомнила о риши в этот миг, в миг моего триумфа, и вдруг постигла тот парадоксальный способ, которому следуют хранители державы Фортуната. Душа державы — это наши души, сплетенные в великий организм; здоровы мы — здорово государство, больные мы — и государство слабо. Ересь — инфекция, пораженные ересью души — метастазы; податливые души — что глина для искусных мастеров; сильные души — сами мастера. Как это просто, мудро, справедливо: держава Фортуната будет сильной, пока сильны душой сыны и дочери державы.
Затем я обнаружила в своем мозгу еще с десяток веских оснований, почему мне следует, добившись власти, от нее отречься. Но эти основания, увы, грешили прагматизмом, а я хотела просто радоваться жизни, я не хотела ничего высчитывать, рассчитывать, взвешивать и перевешивать… все это, возможно, вернется — но сейчас я мечтала быть просто женщиной, красивой женщиной, которая переоткрыла свое счастье.
Божественный Виктор по-отечески лукаво улыбнулся мне и сказал:
— Ступайте в мир, прекрасная София. Ступайте — и поскорее возвращайтесь! Я верю, что когда- нибудь небесные владыки позволят мне, не моему преемнику, а мне, Виктору Фортунату, назначить вас первым министром…
Невольно я устремила взгляд на столик с золотым пергаментом. Повелитель перехватил мой взгляд и изрек:
— Я вот о чем подумал, благородная София: я столько издал за эти шестьдесят пять лет исключающих эдиктов для других, им несть числа, желавшим обойти закон, так почему бы самому Божественному Виктору хотя бы раз не обойти закон?..
Корнелий ожидал ее у красной кареты. Он увидел Софию издали. Она быстрым и уверенным шагом спускалась по широкой беломраморной лестнице. В зимнем солнечном свете ее прелестная фигурка казалась выточенной из червленого золотого самородка. Корнелий залюбовался ею. Он любовался — и с трепетом помышлял о том, что скоро, очень скоро, максимум час или два спустя, эта восхитительная, единственная в целом мире женщина будет принадлежать ему, Корнелию Марцеллину…
Он выиграл эту женщину у богов! Он был уверен: им стоит один раз соединиться, и ничто, никто уже не разлучит их.
На ее обворожительных карминных устах играла улыбка. Корнелий галантно поклонился и сказал:
— Дражайшая племянница, мне доставляет удовольствие первым принести вам поздравления…
София чмокнула его в щеку.
— Благодарю вас, дядюшка, вы сделали меня счастливой.
Польщенный Корнелий зарделся, задрожал всем телом и скромно заметил:
— Истинное счастье у нас с вами впереди. Я обещаю, вы не будете разочарованы…
Он осекся, потому что София приложила свою руку к его губам.
— Ни слова больше, дядя. Вы сделали меня счастливой тем, что открыли мне глаза. Иного счастья мне не нужно!
Корнелий изменился в лице.
— О, нет! Неужели вы посмеете нарушить княжескую клятву?!
София покачала головой.
— Я клятву не нарушу, дядя. Помните, что я пообещала вам? «Я буду вашей, — сказала я, — как только император утвердит меня первым министром». Так вот, милейший дядя, он меня не утвердил. Я отказалась! …Если бы вдруг здесь, у стен подпирающего небо Палатинского дворца, грянул гром, разверзлась твердь и этот грандиозный символ могущества Божественных Владык сорвался в дьявольскую бездну, — тогда бы князь Корнелий Марцеллин, вне всякого сомнения, ошеломился меньше.
Однако он поверил сразу, у него было чутье на правду…
— Вы совершенно непредсказуемы, — прошептал Корнелий. — Такой и надлежит быть истинной богине! Я думал, что я знаю вас, как самого себя… оказывается, совсем я вас не знаю! Вы целый мир, который только предстоит открыть, и… и горе мне, ибо я чувствую, что недостоин вас, София. Мы, люди, всуе называем вас богиней, но мы не понимаем, насколько это верно!
Она вздохнула и молвила с печалью в голосе:
