стоять в сторонке, подобно своему товарищу Аранхуку, члену комитета, который настаивает на том же, хотя по другим причинам. Кано утверждает, будто в его секторе пять тысяч человек под ружьем. И запрашивает денежное довольствие, боеприпасы, продукты на это количество.
— А на самом деле? Три с половиной? — уточнил Сименон.
— Угу, — кивнул Кобб и поднял бровь, глядя на Сиднея. — Понял, к чему я веду, малыш? Кано и Рансато сколачивают состояние, продавая на побережье излишек продуктов, и мне подсказали, что накопленные ими боеприпасы будут использованы против нас в условленную дату и время. Гниль и мерзость, джентльмены. Нынче нам выпал шанс захватить их с поличным. — Он кивнул на за?мок. — Сидят сейчас в доме Рансато, пьют ворованный коньяк, курят сигары с черного рынка. Без всяких сомнений.
— Так пошли! — воскликнул Сименон.
Кобб поднял руку:
— Тихо, френч. Допустим, уберем Рансато и Кано — пару продажных спекулянтов. А кровоточащее сердце Железной колонны останется.
— Аранхук, — буркнул Кройц.
— Понял, наконец. Аранхук чист, как свисток, слишком честен для лидерства. Если посоветует своим ребятам вступить в коммунистическую партию, каждый распоследний сукин сын раскрасит себе задницу в красный цвет, только он никогда так не скажет. Ублюдок действительно верит, будто эта война с фашизмом лишь мелкая склока, а настоящая революция продолжится после того, как Франко к стенке поставят. Мы это дерьмо не скушаем. Я у него был на прошлой неделе вместе с Ласаром из министерства. Мы ему рассказали об аферах Кано. Он был потрясен, уязвлен, но не смог отрицать доказательства, поэтому попросил нас немедленно арестовать гада. Мы отказались и предложили ему самому произвести арест, обещая оказать поддержку. Ласар напомнил, что после мятежа в Валенсии все должны видеть, что Железная колонна поддерживает порядок в собственном доме. — Он взглянул на часы. — Надеюсь, явится.
— И он вам поверил? — спросил Кройц.
Кобб пожал плечами:
— Сомневаюсь, но что ему остается делать? Когда министерство делает предложение, редко бывает альтернатива.
Сидней переводил взгляд с одного лица на другое, не видя ни малейших сомнений или угрызений совести. Они волновались не больше охотника, готовящегося подстрелить лису.
— Мочить будем или всухую? — уточнил Сименон.
— Рансато и Кано поедут со мной в Валенсию, — объяснил Кобб.
— А Аранхук?
— Ну, формально ничего плохого не сделал, поэтому мы его взять не можем. — Кобб кивнул Кройцу. — Захватишь его с собой. Малыша прихвати, подвезите как можно ближе к линии фронта.
— А потом?
Кобб встал, хрустнув коленом, полез в дверцу «ауди», вытащил мягкий черный портфель.
— Отдашь ему вот это, — сказал он, протягивая Кройцу желтый конверт, — а потом отпустишь.
— Что это? — поинтересовался Кройц, встряхивая конверт.
— Карта нашей передовой линии. Расположение некоторых частей отмечено там, где нам было сказано.
Кройц вздернул брови.
Сименон улыбнулся:
— Ley de fuegas?[59]
Кобб прикусил губу, как бы обдумывая ответ. И медленно кивнул:
— Ley de fuegas.
Арест прошел гладко. Сидней ждал на улице с Кройцем и шофером Аранхука. Немец поделился сигаретами, посоветовал шоферу смыться, пока его тоже не арестовали за измену, прогнал взмахом руки, снабдив достаточным количеством слухов, чтобы он ошарашил своих сослуживцев. Через пару-тройку минут Кобб с остальными вывели из дома пленных в наручниках. Хозяин — Ронсато — недоверчиво тряс головой, изо рта его зятя Кано текла кровь, Аранхук улыбался в каком-то мрачном восторге. Когда его отделили от товарищей, втолкнув в собственную машину между Кройцем и Сиднеем, улыбка увяла, сменилась нехорошим предчувствием, от которого он задохнулся и вытаращил глаза.
— Домой его везите, — приказал Кобб, вручив Сиднею ключ от наручников Аранхука и кивая обезумевшей жене и дочерям Рансато, бежавшим рядом с «ауди» и старавшимся сунуть в окна пакеты с продуктами. — До встречи.
Пленник в круглых очках в проволочной оправе без конца запрокидывал голову, чтоб они не соскользнули с носа. На грязной белой рубашке расплылись темные пятна, и на выезде из деревни Сидней чуял запах пота, крепкий тошнотворный запах надежды, издаваемый пропащей душой. Рассеянный замкнутый Кройц лишь качал головой и пожимал плечами в ответ на серьезные вопросы анархиста. Он дважды резко тормозил на спуске от за?мка, и Аранхук, наклоняясь вперед со скованными за спиной руками, чтобы наручники меньше давили, каждый раз ударялся очками в приборную доску.
— Придержи его, парень! — крикнул Кройц, но Сидней не мог себя заставить дотронуться до каталонца.
— Zapatos aqui,[60] — посоветовал он, указав на приборную доску.
— Я говорю по-английски, — сказал Аранхук, упираясь коленями в доску. — Вы англичанин?
— Не отвечай, — предупредил Кройц. — Они вечно стараются влезть под шкуру.
— Кто? — спросил Аранхук.
— Пленные, — объяснил Кройц.
— Если я пленный, то в чем виноват?
— Ничего не могу ответить, товарищ.
— Я ничего плохого не сделал. Куда вы меня везете?
— Вы слышали приказ. Я везу вас домой.
— Я живу в Гироне, товарищ. Сомневаюсь, что мы туда едем.
Кройц промолчал.
— Знаете, вы вполне можете отпустить меня, — сказал Аранхук.
— Успокойтесь, — вздохнул Кройц. — С вами все будет в полном порядке. Обождите, увидите.
— Я арестован?
— Разве мы бы везли арестованного обратно?
— Тогда почему я в наручниках? — Пятна на рубашке Аранхука расползались, в машине пахло страхом и дерьмом. Аранхук оглянулся на Сиднея, пристально всматриваясь в глаза, посылая настойчивые жалобные сигналы. — Почему меня не повезли с остальными?
Сидней пожал плечами, к его щекам прихлынула кровь.
— Товарищ, я лишь исполняю приказ.
— По-моему, вам сейчас лучше заткнуться, — проворчал Кройц. — Обоим.
Он притормозил на крутом повороте, где-то на два витка впереди Сидней мельком заметил хвостовые огни «ауди» Кобба. Молчание прерывалось лишь маниакальным кружением мыслей Аранхука. Одни умеют торговаться за жизнь, а другие просить о пощаде. Одни твердят, что ничего не кончено, пока все не кончится, другие, кажется, понимают, что они — ходячие трупы. Порой избыток ума становится фатальным.
Через какое-то время машина остановилась в нескольких сотнях ярдов от перекрестка с дорогой на Монтальбан. Кройц выскочил из кабины, метнулся в лес, нацеливая на бегу автомат. Вернулся, тяжело дыша.
— Чисто, — сказал он, обращаясь к Аранхуку. — Выходите.
Каталонец тяжело сглотнул.
— Зачем?
— Таков приказ, — пожал плечами Кройц. — Даже анархисты должны понимать. Выходите!
Пленник взглянул на Сиднея:
