полномочия и причинив гораздо больше вреда, чем ожидается от стандартной ружейной пули. Обыкновенная круглая пуля прошла бы через плечо и вышла с другой стороны, повредив только плоть и оставив лишь шрам, не лишив девушку будущего.
Она устремила на Сиднея огромные зрачки темно-карих глаз и спросила:
— Вода есть?
— К сожалению, нет. — Он разорвал на ней одежду, отбросил окровавленный берет, сунул коричневую вату в пулевое отверстие.
На ее губах мелькнула слабая улыбка.
— Ты из Андалусии. По голосу слышу.
— Нет. Просто учился испанскому у андалусцев.
— Я тебя не слышу. Взрывы…
— Я говорю, учился испанскому у андалусцев. Сам никогда там не был.
На нее упала черная тень Кобба.
— Ты кто?
Она взглянула на него, оценивая и сравнивая его грубость с тем, что еще могла потерять.
— Я из команды Дуррути. Мы из Теруэля. Отправились отбивать Виллафранку.
— Почему?
— Он герой. Нельзя было позволить националистам обращаться с ним как с преступником.
— Сколько вас тут?
Девушка прищурилась, сморщилась.
— По-моему, одна я. Что-то не сложилось. Думаю, астурийцы заложили в машину слишком много взрывчатки. — Она похлопала по рюкзаку, снятому с убитого товарища.
— В какую машину?
— В ту, которая взорвалась. В багажник заложили взрывчатку, но при взрыве наши люди погибли.
Кобб вздернул брови.
— Превратили машину в бомбу? Мне нравится твой стиль, куколка.
— Большинство наших прятались в доме напротив. После взрыва на них рухнула стена.
— А как, черт побери, вы собирались выбраться из Теруэля?
Девушка, напряженно моргая, пристально смотрела на Сиднея с понимающей печальной улыбкой на синих губах. Голова перекатилась набок.
Кобб схватил ее за подбородок, крепко ущипнул.
— Как отсюда выйти, куколка?
Виллафранка думал, что она пошлет его в преисподнюю.
— Через канализацию, — ответила девушка. — Товарищ Салазар, лежащий на площади, был городским инженером. Вел нас к канализационной системе. Фашисты обоих нас подстрелили. Видите?
Жаркая волна, обжегшая сильней стыда, нахлынула на щеки Сиднея. Он крепче прижал к ране вату, которая уже почернела от крови, стала скользкой, как разогретое мыло.
— Я все вижу, милая, — кивнул Кобб. — Мы перебили гадов. Где та самая канализация?
Девушка закрыла глаза, как бы сдерживая слезы, и прошептала:
— Странно, правда? — От пола словно повеяло холодом, проникшим в кости, словно бром. — Никогда не думала, что все так кончится.
— Детка, времени нет, — вздохнул Кобб. — Если не вытащить Виллафранку, вся затея действительно прахом пойдет. — Он наклонился поближе и шепнул ей в ухо: — Помоги, куколка. Облегчи мне жизнь, и я ее тебе максимально облегчу в подходящий момент. Идет?
Девушка облизнула губы, по-прежнему не открывая глаз.
— На той стороне площади. Люк за аркой на центральной улице… должны оставить открытым, установить заграждение и навес для дорожных рабочих. Недалеко.
Кобб стиснул ее плечо.
— Ты уже ангел. — Он оглянулся на Кройца. — Готов?
— А?
— Я спрашиваю, ты готов?
Сидней оторвал кусок от пыльного савана воскресшего Христа, скомкал, затолкал в рану.
Девушка улыбнулась ему с полными слез глазами:
— Не оставляйте меня солдатам. Лучше пристрелите.
Сидней покачал головой:
— Мы вас с собой возьмем.
— Забудь, — буркнул Кройц.
— Я ее понесу, — настаивал Сидней.
— Она умрет, прежде чем мы выйдем на площадь, — заявил Кобб.
— Он прав, hermano,[75] — подтвердил Виллафранка.
— Застрелите, — прошептала девушка. — Пожалуйста.
Сидней попятился, она схватила его за руку, крепко стиснула.
— Н-не могу, — пробормотал он. — Почему нельзя ее с собой забрать?
— Считаю до трех, — предупредил Кобб.
— Не могу я ее застрелить, — твердил Сидней.
— Правильно, черт побери, — согласился Кобб, оттолкнул его в сторону, одной рукой закрыл девушке рот, другой приставил к сердцу тонкий толедский стилет. Она протестующе завертелась под ним, пока он поворачивал лезвие, будто вдруг поняла, что совершила страшную ошибку. — Тише, куколка, — прошептал он, вытащил из тела кинжал, издавший шипение, вытер лезвие об ее окровавленную рубаху. — Теперь можно идти? — спросил Кобб, глядя на Сиднея. — И нечего на меня так смотреть. Это ты ее убил. Я только укоротил агонию. В будущем грязь за собой будешь сам подчищать. — Он открыл рюкзак, одобрительно кивнул, чуя просочившийся сладкий запах взрывчатки, пробормотал: — Динамит, — и сунул мешок Сиднею. — Бери, держи в сухости.
Кройц прислонился к Понтию Пилату, перезарядил винтовку, качая головой.
— Боже всевышний, — вздохнул он. — Теперь еще ползти по канализационным трубам.
12
Ника тошнило. Желудок возмутило либо самодовольное поведение Ленни, либо езда, либо то и другое. Разумеется, свой вклад внесла жирная непрожаренная яичница, съеденная на завтрак, и горный серпантин, но тошнило его главным образом от Ленни Ноулса.
— Потише, — простонал он, когда Ленни на скорости взял крутой поворот. — Можно не вписаться.
— Я всегда вписываюсь, — ответил Ленни с похотливой ухмылкой. — Знаете, ничего нету лучше старушек.
— Не такая уж она старушка, — возразил Сидней, вклинившись между двумя своими наемниками и щурясь в старинных очках, которые Ленни позаимствовал на постоялом дворе.
— Для вас — может быть, мистер Стармен. — Ленни вильнул к самому краю дороги, пропуская водителя бензовоза с побелевшим лицом. — Не поймите неправильно — не собирался я его сбивать. Проснулся сегодня совсем окосевший ко всем чертям.
— Ох, ради бога… — протянул Ник.
Ленни весело вздернул бровь.
— Завидуешь, Никель? Сам давно баловался морковкой? Года два назад? Удивительно, что вообще встрепенулся. Ты как бы превратился в неполый организм.
— В бесполый, — поправил Сидней.
— Придержи язык, Казанова, — посоветовал Ник. — Наверняка настоящей любови-моркови не
