государственной системы, в том числе и органов государственной безопасности, Коллегия ОГПУ была вынуждена исключить из союзных, краевых и областных коллегий ОГПУ 23 члена коллегий, а из краевых и областных управлений 58 руководящих работников органов. Их обвинили в примиренческом отношении к внутрипартийным оппозиционным элементам. Во исполнение решения Политбюро коллегия ОГПУ предоставила своим областным и краевым коллегиям право вынесения окончательных постановлений о применении «высшей меры социальной защиты» — расстрела по делам о вредительстве и саботаже в государственном хозяйстве без представления таких постановлений на утверждение коллегии ОГПУ.
Летом 1933 г. прокурор СССР, он же первый заместитель Менжинского Акулов и второй заместитель Менжинского — начальник Управления союзной милиции Прокофьев были кооптированы в состав Политбюро. Известно, что в 1936 г. был отстранен от должности и арестован Г. Ягода, ставший наркомом НКВД после смерти Менжинского, а до этого бывший уже с 1921 г. заместителем главы чекистских органов. Кроме обвинения в шпионаже, Ягоде были предъявлены обвинения в том, что органы опоздали с репрессиями на три–четыре года. Заступивший на пост наркома НКВД Н. И. Ежов, давно занимавший крупнейшие партийные посты (члена Политбюро, председателя ЦКК), был идеальным исполнителем для воплощения в жизнь активной репрессивной и карательной политики. Переполнялись, и притом в значительной степени членами РКП(б), лагеря, которые не имели уже ничего общего с исправительно– трудовыми колониями начала 20–х годов/Только в июле — декабре 1936 г. в лагеря Западно–Сибирского края были отправлены 4767 человек[258]. Был открыт новый лагерь на севере Красноярского края в районе Дудинки. Это был концлагерь «особой изоляции» на 1000 человек, предназначенный для бывших партийцев, приговоренных к длительному заключению. Во второй половине 1937 г. в Енисейске была закончена постройка нового политизолятора «особого назначения» на 1500 заключенных. С назначением Ежова сеть политизоляторов росла с каждым месяцем: лишь с ноября 1936 г. по июль 1937 г. их было открыто восемь, а до того существовало всего три. Ежов начал проводить политику репрессий и против сотрудников НКВД. Им предъявлялись различные обвинения, в том числе в сочувствии партийным оппозиционерам, спасении людей от арестов.
В феврале — марте 1937 г. была проведена очередная чистка НКВД. Ежовым и его ставленниками были раскрыты «чрезвычайные злоупотребления» в аппарате НКВД, как в Центре, так и на местах со стороны «завуалированных троцкистов и других партоппозипионеров». Было установлено, что чекистами практиковалось «уничтожение в делах своих единомышленников опасных для них свидетельских показаний и замена их благоприятными показаниями несуществующих свидетелей», при обысках не приобщались к делам найденные компрометирующие материалы, «при помощи подлога» высылаемым изменялись места и районы ссылки, а осужденным к принудительным работам в концлагерях приписывался «параграф 0», предоставлявший право на платную должность и свободный выход в выходные дни, и т.д. и т.п.[259].
Документы, содержащие сведения о сопротивлении чекистов репрессиям 30–х годов, есть. Их изучение поможет прояснить многое в нашей истории. Ведь даже в самый страшный период 1937—1938 гг. такие примеры были. Так, в сентябре 1937 г. на партийные круги Воронежа поражающее впечатление произвело исчезновение референта по следственному производству областного отдела НКВД Гуднева. За день до своего исчезновения он освободил без доклада начальнику управления НКВД четырех человек, арестованных за «подрывную агитацию против ЦК и выпуск нелегальной литературы». Расследованием было установлено, что перед своим исчезновением Гуднев уничтожил находившиеся у него в производстве дела на лиц, арестованных по таким статьям Уголовного кодекса, которые грозили высшей мерой наказания. Одновременно с Гудневым скрылись освобожденные им лица[260].
Начальник Спецотдела НКВД, комиссар госбезопасности III ранга Г. И. Бокий был арестован 7 июля 1937 г. Постановление на арест подписал Н. И. Ежов Следствие по этому делу Ежов поручил вести своему заместителю, одновременно являвшемуся начальником Главного управления рабоче–крестьянской милиции (ГУРКМ) Льву Николаевичу Вельскому, 1889 года рождения, члену РКП(б) с 1917 г. Непосредственно допросы проводил старший лейтенант госбезопасности Али (Кутебаров Э. А.) — помощник начальника ОБХСС ГУРКМ. Пытали страшно. Почти одновременно с Бокием был арестован Эйхманс, которого Али лично знал с 1920 г.
В сохранившемся следственно–уголовном деле говорится о том, что Г. И. Бокий обвинялся в принадлежности к контрреволюционной масонской организации «Единое трудовое братство» и шпионской деятельности в пользу одного из иностранных государств.
Попробуем разобраться, что это были за обвинения и откуда они взялись, хотя это, на первый взгляд, напрямую не связано с нашей темой. Дело в том, что в последние годы в некоторых публикациях стало упоминаться имя Глеба Бокия (до того забытое и малоизвестное) именно в связи с масонством. Авторов подобных сочинений можно понять: масоны — тема модная, а масоны в ВЧК — тема, интересная вдвойне. И вот мы наблюдаем, как без полного и глубокого изучения данного вопроса бойко используются материалы уголовного дела Бокия (ведь доступ для исследователей в специальный архив сейчас несложен). А вопрос– то совсем не простой, как не проста и личность Глеба Ивановича Бокия, изучению жизни и деятельности которого я посвятила многие годы. История криптографической службы России стала предметом моих научных исследований позже, а вначале был Бокий…
Началось все с приглашения на научный философский семинар В. Я. Козлова, доктора физико– математических наук, члена–корреспондента АН СССР, одного из руководителей 8–го Главного управления КГБ СССР, где я в то время работала.
На одно из заседаний семинара был вынесен доклад В. Н. Никифорова о Глебе Ивановиче Бокии. Именно здесь я впервые услышала эту фамилию и что–то узнала о первом руководителе криптографической службы Советской России. Вадим Николаевич Никифоров, старший научный сотрудник одного из отделов, в свое время принимал участие в подготовке исторического сборника, вышедшего в Управлении к 50–летию специальной службы, и заинтересовался Бокием. В. Н. Никифоров приводил известные ему материалы о Глебе Ивановиче и, главное, поставил вопрос о необходимости изучения жизни и деятельности этого человека, его вклада в создание нашей службы. Я решила работать над поиском документов и материалов о Бокии. Никифоров сразу же предостерег меня, что это будет нелегко: со времени ареста и расстрела Глеба Бокия его
имя не принято было упоминать в стенах нашего учреждения, и хотя он был реабилитирован еще в 1957 г., но до сих пор руководство не приветствует интерес к его личности. Возник вопрос: где искать хоть какую–нибудь информацию? Никифоров уже пробовал что–то найти, но не особенно успешно. Решили, что я начну поиски, опираясь на основные вехи биографии Бокия, указанные в первом издании Большой советской энциклопедии.
Уже через несколько дней, снабженная необходимым письмом о теме моего научного исследования, я отправилась в Центральный партийный архив. Однако на мой запрос документов о Бокии — секретаре Петербургского комитета РСДРП(б) в 1917 г., члене Русского бюро ЦК партии, одном из ближайших соратников Ленина в подготовке и проведении вооруженного восстания, мне была выдана тоненькая папочка с двумя листками бумаги, на которых рукой Бокия была заполнена краткая партийная анкета. И все. Собственно фонда Бокия не было. Начинать поиски пришлось практически с нуля. Имя человека, входившего в самое ядро ленинской когорты большевиков, имевшего партбилет за номером 7, известнейшего и авторитетнейшего петербургского подпольщика, практически отсутствовало в книгах и других печатных изданиях, где, по логике вещей, непременно должно было быть. С огромным трудом удавалось находить какие–то отрывочные сведения в архивах, разыскивать еще живых людей, его знавших. Именно тогда я впервые реально осознала, как мощно и мастерски была переиначена история нашей страны, из нее бесследно исчезли или потеряли всякое значение основные действующие лица, реальные события либо замалчивались, либо представлялись в искаженном свете. Именно изучая жизнь и деятельность Бокия, я поняла, как лживы наши учебники и другие источники по истории партии. Позднее я узнала о конкретных приказах сталинского руководства, появлявшихся на свет в период репрессий 30–х годов за подписью уполномоченного СНК СССР по охране военных тайн в печати и начальника Главлита РСФСР Садчикова, которые обязывали все наркоматы и соответствующие учреждения проводить «тщательную проверку по изъятию из библиотек… всех книг, брошюр, портретов врагов народа, а также уничтожать скульптуру, диапозитивы на стекле и пленке, клише, негативы и матрицы с изображением врагов народа, перечисленных в приказах Главлита…»[261].
