доставая объяву.
— Здесь написано насчет работы. Что за работа? Где? Насколько тянет?
— А… да-да, — закивал староста, даже не взглянув на пергамент. — Конечно, работа… как раз для вас, господин… вы ведь рейзер?
— Нет, — сухо ответила я, испытывая сильное желание развернуться и побыстрее свалить. — Но работу сделаю. Что у вас случилось?
Взгляд мужичка оценивающе скользнул по моему скакуну и тут же засалился: Лин в своем новом обличье был невероятно хорош. Статный, рослый, иссиня черный, с широкими копытами и настоящим огнем в глазах. Буквально излучающий свирепую мощь. На таких простые наемники не ездят — слишком дорого. Да и жалко такое сокровище пускать на дорогу, когда ему самое место в королевской конюшне. Ну, или в конюшне какого-нибудь знатного эрхаса, на худой конец. Действительно, роскошный конь… если, конечно, забыть о том, что он — демон. Неудивительно, что староста передо мной едва не приседал: по местным меркам я выглядела не просто удачливым охотником, но, как минимум, охотником с весьма длинной родословной. Не смотря даже на откровенно поношенную одежду и пустой кошелек. На Во-Алларе, в отличие от Земли, смотрели, в первую очередь, не на внешность, а на то, чем ты вооружен и на каком коне приехал. И если моего неказистого меча он пока не видел (ножны были приторочены по другую сторону седла), то конь был отменным. А с этой точки зрения мое появление примерно соответствовало ситуации, как если бы к престижному отелю бесшумно подкатил роскошный 'роллс-ройс', сияющий кожей и безумно дорогой отделкой, а изнутри, небрежно хлопнув дверью, вылез Билл Гейтс в нещадно драных джинсах и огромной прорехой на волосатом пузе.
Думаю, не надо говорить, что к такому 'нищему' разряженный в пух и прах швейцар у дверей кинется бегом, всем видом выражая готовность поддержать спадающие с важного господина шлепанцы. И плевать, что он небритый, плевать, что в дыру просматриваются красные трусы в горошек — богатого клиента видно издалека. И отношение к нему соответствующее, потому что одеваться при своих миллионах он может и в драную дерюгу: у богатых, как известно, свои причуды. А золото с серебром, может, и не любит совсем, поэтому и часы у него всего лишь платиновые.
Со мной, на фоне Лина, была точно такая же ситуация.
— Так что за работа? — повторила я, когда староста с откровенным вожделением уставился на 'коня'.
Мужичок очнулся и снова закивал.
— Да-да… работа… конечно, мы же звали… не знали, правда, кто именно откликнется, потому что беда-то вот у нас какая… уж не сумели сами справиться, да и что тут сделаешь, когда все так идет и идет?..
Я почувствовала, что начинаю закипать.
— Что? За? Работа? — процедила сквозь зубы. А потом решила, что если и сейчас этот скользкий угорь сделает вид, что не расслышал, я возвращаюсь к Лину, сажусь в седло и еду дальше, наплевав на возможный заработок и шанс покормить своих голодных друзей.
Староста, видно, уловил что-то в моем взгляде, потому что, наконец, перестал кивать и, состроив скорбную мину, вздохнул так тяжело, будто я не помочь, а грабить его приехала.
— Беда у нас, господин…
Это я уже слышала.
— И беда-то вот какая: тикса у нас возле кладбища поселилась. Здоровая. Голодная. И злющая… уже троих мужиков загрызла, которые только мимо прошли! Мы и знать не знали — все тихо было и спокойно. А потом поутру как-то Марла пошла матку проведать… померла, болезная, она в том годе… так и наткнулась на останки. Ну, я подумал: зверь какой напал — у нас доныне Тварей-то и не водилось окрест. Вот и не стал отписывать в город. Думаю, нажралась зверюга-то теперь от пуза и ушла. Ну, и все… вот… это… а через неделю старого Хмыла сожрали. И тоже только косточки от него оставили. Но мы-то сперва думали: заплутал старик в лесу — старый был совсем и с головой-то уже у него того… совсем плохо: порой имя свое не помнил, а соседку Ведьмой называл, потому что, дескать, порчу на него наводила… ну, так вот, ушел он и ушел… дня три его не видели, но он и раньше, бывало, уходил, поэтому и не тревожились… нашелся бы когда-нибудь. Но потом Белта понесло на реку рыбу удить… а в том леске, где могилки-то, запруда большая и глубокая, да рыбалка больно хорошая… от-т и наткнулся он на деда-то нашего. Только по челюсти его и признал, бедолагу, да по клюке кривой — сам ту клюку ему прошлой весной вырезал. А всего остального уже и нетути — обглодала Тварь окаянная и не подавилась.
Я нахмурилась.
— Когда это случилось?
— Да с три дюжины дней почти, — заискивающе улыбнулся староста, так и держа меня на крыльце. — Сперва Ривк, потом старик, за ним еще Мысл… и чего его понесло в ту сторону? Знал ведь, что зверя там бродит голодныя, но, видно, опять напился до зеленых шейриков, вот и занесла его нелегкая на кладбище…
Я нахмурилась еще больше.
— Какие были интервалы между нападениями?
— Чего? — озадачился староста.
— Через сколько дней, говорю, Тварь нападала на людей? Раз в дюжину дней? Раз в полдюжины? Чаще? Реже?
Он почесал подбородок.
— Да Айд ее знает… кто ж считал-то?
— Ладно, проехали. Когда произошел первый случай?
— Я ж сказал, господин: месяц назад.
— А до того? Никто не пропадал? Не возвращался домой покалеченным? Ничто подозрительного на кладбище не замечали?
Староста поморщился.
— Нет. Не говорили ничего.
— Хорошо, — сдалась я. — В каком виде находили тела? Только кости? Обрывки мяса? Внутренности?
Мужичок неожиданно зло посмотрел.
— Да ничего там не было! Ничего, кроме обглоданных костей!
— Даже одежды?
— Нет! — староста окончательно разозлился и еле сдержался, чтобы не послать меня куда подальше. — Ты, господин, сам бы сходил и глянул, что за Тварь, а не расспрашивал простого человека. Не понимаю я в них ничего! А тебе за то и платят, чтоб мирных людей охранил!
Я усмехнулась.
— А ты не кричи, уважаемый. И лучше на Договор дай глянуть. Может, я еще и передумаю 'мирным людям' помогать.
Староста заткнулся и, окатив меня злым взглядом, без единого слова скрылся за дверью.
'Гнилой мужик, — недовольно фыркнул терпеливо дожидающийся у калитки Лин. — Не надо с ним дел иметь'.
'Я ж не ради него, — вздохнула я. — Если бы не парни, даже на пушечный выстрел бы не подошла. Сама вижу, что тухляк. Но начинать с чего-то надо?'
Тени деликатно промолчали, но мне и не нужно было читать их мысли, чтобы понимать, как много они ждут от этого 'тухлого' заказа. Хоть и видят, что староста виляет, хоть и чуют какой-то подвох, но прожить сто лет без единой крошки хлеба во рту, столько сил приложить, чтобы купить себе хоть какой- нибудь каравай, а потом вдруг обнаружить на столе вместо жесткой горбушки свежезараженного поросенка и отвернуться только потому, что трактирщик, дескать, с утра небрит… нет. Не могла я так с ними поступить. Да и стыдно было бегать от трудностей. Перед ними стыдно. Ну, и перед собой, конечно, тоже.
— Вот, — хмуро протянул мне вернувшийся староста туго свернутый в трубку пергамент. Бумаги в деревнях отродясь не видели, поэтому использовали то, что могли — телячью шкуру. Те, кто победнее, брали воловью, ну а совсем нищета — козью, благо козы (да-да, самые обычные, бородатые, со скверным
