его щегольские сапожки, вдруг скривился и заметно побледнел.
— П-прошу прощения, — внезапно севшим голосом пробормотал пацан. — Что-то меня мутит… извини, Дядько, я ненадолго отлучусь. Ты же знаешь, терпеть не могу всего этого безобразия!
Белик побледнел еще больше, разом осунулся, даже позеленел немного, но от вида крови ему, похоже, в самом деле стало нехорошо: он вдруг подхватился и, старательно дыша ртом, торопливо помчался прочь, брезгливо огибая даже малейшие пятнышки и поминутно вздрагивая, как от холода.
— Ну, почему всегда так много крови?! Ненавижу кровь! Терпеть ее не могу! А они каждый раз… как специально!.. ну, почему надо было помирать именно так?!.. бр-р-р… какая гадость!.. Карраш, ты где, чудовище зубастое? Живо сюда! И только попробуй мне не отмыться! Шкуру сниму и своими руками выстираю! Ну! Чего застрял?!
Гаррканец, виновато покосившись по сторонам, смущенно шаркнул ножкой, но ослушаться не посмел и под снисходительные улыбки бывалых воинов поспешил нагнать хозяина. Он знал, что Белик действительно слыл жутким чистюлей и ужасно не любил вида крови, даже крохотное пятнышко всегда остервенело сдирал, чуть не с собственной кожей. Но, наверное, это прошлое до сих пор аукалось и заставляло его избегать любого, даже малейшего прикосновения к этой коварной субстанции, из-за которой им с Траш довелось в свое время хлебнуть немало горя. А сегодня в ней обоим довелось очень щедро перемазаться, вот он и нервничает, спешит поскорее отмыться.
Однако дело было не только в этом.
Карраш в два громадных прыжка нагнал быстро удаляющегося хозяина, осторожно обнюхал порванный рукав и вдруг встревожено фыркнул: появившийся там новый запах ему очень не понравился. Настолько, что он даже рискнул робко протестовать против решения искупаться. Но мальчишка, не глядя, щелкнул его по ушам и с силой притянул к лицу внезапно изменившуюся морду.
— Не смей, — тихо велел он, и гаррканец испуганно замер, ожидая самого страшного. Однако Белик лишь коротко сверкнул глазами и резко отвернулся, четко давая понять, что тема закрыта и обсуждению больше не подлежит.
Карраш хорошо знал этот ледяной тон — возражать было бесполезно, а потому беспомощно оглянулся на улыбающегося Стража, с совершенно несчастным видом оглядел понимающие усмешки на других лицах, даже к эльфам обернулся с надеждой, заставив Светлых скептически переглянуться, а Таррэна — удивленно вскинуть брови. Но не нашел ни капли сочувствия даже у него, потом медленно опустил голову и вдруг тихо-тихо, обреченно заскулил.
Глава 13
Отряд безвозвратно потерял десятерых: один из возниц попал под первый удар неизвестных магов, троих воинов неудачно зацепило стрелами, двоих убило заклятием, а остальных порубили агинцы. Еще трое лежали без сознания, но тоже едва дышали, а из выживших невредимыми оставались только женщины, да и то, не все. Илима и Лилька до сих пор вздрагивали при каждом неясном шорохе, на ночь забиваясь так далеко в своей повозке, что поутру казалось — их надо выманивать оттуда наружу, как диких зверьков. Они то и дело пугливо поглядывали в сторону Карраша и ненормально молчаливого Белика, на которого вид пролитой крови, похоже, повлиял настолько сильно, что он полностью прекратил улыбаться и сыпать привычными шуточками. Каждый раз, встречаясь с ним взглядом, девушки пугливо вздрагивали и быстро отворачивались, но еще ни слова не произнесли о том, что случилось с теми магами — видно, Карраш, наконец, проявил себя во всей красе, да так, что они начинали холодеть об одном воспоминании о страшном и непроизвольно заикаться.
Впрочем, чего тут удивляться? Судя по всему, свирепый зверь, имевший несчастье родиться слишком близко к Серым Пределам, просто разорвал налетчиков на куски, после чего невинным девушкам, во всех подробностях наблюдавших это неаппетитное зрелище, было весьма нелегко прийти в себя. Да теперь еще и Белик, против обыкновения, ехал поодаль — мрачный, насупленный и по-прежнему бледный после всего случившегося, а на редкие подначки попутчиков или угрюмо огрызался, или заставлял Карраша прибавить шаг. Так что девчонкам было, отчего прийти в уныние.
Их, не сговариваясь, старались не тревожить.
Герр Хатор со вздохом припомнил недавние торопливые похороны, последующие спешные сборы, свои бесцельно загубленные товары, заживо сгоревших скакунов и в который раз подумал, что если бы не присутствие Перворожденных, выживших могло и вовсе не быть. Но, с другой стороны, если бы не они, вряд ли подобное вообще когда-нибудь приключилось. Разве можно себе представить, что такая охота начнется за простым купцом? Нет, он не собирался нарушать данное королю обещание, не стал бы отказываться от слова и вовсе не желал повернуть назад. Он хорошо понимал, ради чего рискует, но иногда, временами, когда взгляд возвращался на нервно сжатые кулачки младшей дочери, ее бледное лицо и дрожащие губы, он ловил себя на мысли, что, возможно, переоценил свои силы.
В обедневшим караване уже второй день царило напряженное молчание, в котором каждый гадал про себя о причинах случившегося. За что на них напали? Откуда здесь взялись агинцы? Что же везет с собой богатый купец, раз за ним началась ТАКАЯ охота?
На этот вопрос ответ был известен очень немногом, но они предпочитали мудро помалкивать.
Тем временем, дневные привалы исчезли совсем, люди обедали на ходу, всухомятку, но роптать никто не смел — даже непосвященные отчетливо понимали, что недавнее нападение не было спонтанным. А потому следует ожидать других неприятных сюрпризов. Воины прекратили пустые разговоры, охватили медленно катящиеся телеги плотным кольцом и непрерывно посматривали по сторонам, старательно выискивая малейшие признаки опасности. Кольчуги не снимали ни днем, ни ночью, шлемы буквально прилипали к мокрым от пота макушек, руки ни на миг не отнимались от оружия, но люди стойко терпели. Потому что мелкие походные неудобства — ничто в сравнении с потерей собственной жизни, и их не нужно было этому учить.
Поскольку народу теперь стало на десятерых меньше, а в ночные часы караулить все равно приходилось по двое, а то и по трое, то вскоре даже Перворожденным пришлось забыть о спокойной жизни и встать рядом с людьми дозором. На удивление, они не стали возражать и добросовестно проводили ночи в бессонных бдениях от заката до рассвета, сменяя один другого один раз в три дня.
— Да с чего бы им возражать? — фыркнул как-то Белик на осторожные расспросы Весельчака. — Эльфам в сутки достаточно спать часа четыре, если не три. У них и сердце-то бьется втрое медленнее, чем у людей, а дышат остроухие и вовсе через раз. Так что не боись: не сомлеют наши 'послы' в самый неподходящий момент, не дождешься. Скорее, вы тут всем скопом перемрете от переутомления, а они спокойно посмотрят со стороны, нагло похмыкают, да еще и покривятся на извечные людские слабости. Запас прочности там такой, что вам и не снилось!
Рыжий удивленно покачал головой: таких подробностей об ушастых он еще не знал, но мальчишка уже не раз доказывал свою потрясающую осведомленность во всем, что касалось Перворожденных, так что причин не верить ему пока не было.
— Ясно. Спасибо за информацию.
Белик снова нахохлился и умолк, старательно кутаясь в теплую куртку, а потом подозрительно шмыгнул носом.
— Эй, ты здоров? — отчего-то насторожился рыжий.
— Нет, — еще недовольнее буркнул мальчишка. — Не видишь: уже помираю! С таким хмырями, как некоторые, только удавиться с тоски можно!
— Я серьезно.
— Я тоже, — страдальчески поморщился Белик.
Весельчак внимательно всмотрелся в юное безусое лицо, нашел его необычно бледным и каким-то… напряженным, что ли? Еще внимательнее оценил неестественный румянец на щеках, слегка заострившиеся скулы, отчетливо выпирающий подбородок и лихорадочно блестящие глаза, и это не понравилось ему еще больше. А когда мальчишка вдруг вытащил из-за пазухи подозрительно булькающую фляжку и с чувством приложился, рыжий и вовсе спал с лица.
