детских лет когда я видел страдания даже самой маленькой зверушки я испытывал чувство жалости и сострадания, говоря другими словами вид страдающего живого существа «задевал меня за живое», а вот к факту смерти я относился спокойно, почти равнодушно. Умер кто-то, ну и умер (как говорится, умер Максим, ну и хуй с ним). Чем старше я становился тем более нелепым и ненормальным мне казался имеющийся у многих людей страх смерти. В конечном итоге я пришёл к выводу что смерти боятся лишь дураки и трусы: дураки потому, что не понимают того, что смерть это естественная и неотъемлемая т. е. нормальная часть жизни, а трусы потому что они и так вечно всего боятся. Из всего вышесказанного вовсе не следует что я горю желанием умереть, вовсе нет — я люблю жизнь, более того, для защиты своей жизни я приложу максимум усилий и пойду на самые крайне меры. Что касается сильных увечий и плена, то тут и так всё понятно: здоровье важнее жизни, а что происходит с пленными попавшими в руки мусульманских боевиков я неоднократно видел на видеозаписях. По поводу плена — в дальнейшем я приведу один случай произошедший как раз в Косово.
Короче говоря дело предстояло опасное и я понимал это, однако желания помочь сербам, жёстко наказать албанцев, испытать себя войной для меня были главенствующими. Даже сам факт опасности привлекал меня поскольку с моральной точки зрения только то и составляет главное духовное (а следовательно и неотъемлемое) богатство человека, что было достигнуто в опасных и трудных условиях. Толстый никак не высказывал своего мнения однако видно было, что он не особо в восторге от предстоящей поездки. Кроме опасностей нашего путешествия его естественно волновало техническое состояние машины и он пользуясь случаем ещё раз заглянул в силовое отделение БТРа. Всё было в порядке. Техника батальона готова, боевой дух бойцов на высоте — готовьтесь албанцы, русские идут!
Мы построились и получили приказ на выдвижение. Генерал-майор Рыбкин приказал на любую провокацию отвечать огнём. Этот приказ вызвал у меня чувство огромного уважения к тому кто его отдал не побоявшись тем самым взять на себя всю ответственность за возможные эксцессы и полностью снять её с нас. С годами уважение к этому человеку у меня возросло так как я осознал простой факт: оставь мы без внимания хоть один провокационный эпизод в отношении себя то уже на следующий день размер агрессии в отношении нас вырос бы в геометрической прогрессии. Нас было около двухсот человек и тысячи оборзевших от безнаказанности албанцев просто-напросто разорвали бы нас в клочья. Совсем другое дело когда первый же провокатор получил бы пулю, причём сразу же. Это резко остудило бы дерзость остальных — жить каждому хочется. Для нас вопрос быстрой расправы над провокаторами был вопросом выживания.
Приведу пример того, что могло произойти в противоположном случае. Однажды я просматривал видеоматериал начала боснийской войны, вернее событий непосредственно предшествовавших её началу. На видео был записана массовая демонстрация, явно агрессивная и многолюдная. Сербские полицейские вели себя достаточно пассивно, да к тому же их было немного. У полиции был бронеавтомобиль с установленным на нём крупнокалиберным пулемётом за которым сидел незадачливый боец. Из толпы демонстрантов вылез мужчина, проворно вскарабкался на броневик и подобрался к пулемётчику который не позаботился о том, чтобы как-либо себя обезопасить.
Тело пулемётчика находилось внутри машины, а из люка торчала только голова защищённая синей полицейской каской. «Демонстрант» накинул на шею полицейского удавку и спокойно и целенаправленно принялся его душить. Пулемётчик попытался спастись спрятавшись внутрь бронеавтомобиля, примерно как черепаха прячущая голову внутрь панциря. Но было уже поздно. «Демонстрант» убил его, глупого и беспомощного. Показательно, что пулемётчик умер не сразу, некоторое время бесполезно поборясь за свою жизнь и тем не менее никто не помог ему, даже водитель его броневика не сдвинул машину ни вперёд ни назад, попытавшись тем самым сбросить с крыши демонстранта-душителя. Милосердие приветствуется при любых обстоятельствах, но что касается мягкости и гуманизма то в условиях боевых действий, да и просто необходимой обороны эти явления не просто вредны, они преступны. Генерал-майор Рыбкин понимал это и отдавая приказ он не только заботился о выполнении боевой задачи но и о сохранении наших жизней.
За те минуты, что мы простояли в месте сбора на окраине Биелины я понемногу присмотрелся к своим новым сослуживцам. Из всех парней, что были сейчас рядом знакомых оказалось всего несколько человек, да и то моё знакомство с ними носило максимально поверхностный характер. Ни одного хорошего знакомого я не увидел, зато моему другу Серёге С. повезло больше — он встретил земляка Виталика с которым был знаком не только по временам срочной службы в Ульяновске, но и вообще был призван в армию в одно и тоже время из одного и того же города. Здоровенный Виталик был снайпером и служил как раз теперь уже в нашей, четвёртой, роте. Я рад был за своего друга, однако сам, находясь среди незнакомых мне людей в преддверии опасного мероприятия чувствовал себя немного неуютно.
Важно отметить, что взаимоотношения между всеми нами в те часы и дни стали максимально дружественно-доброжелательными, простыми и открытыми. Это касалось как солдат, так и офицеров. Армейский формализм, повседневная людская мелочность, корыстность, эгоизм и озлобленность полностью исчезли, а им на смену пришли простота, фронтовое товарищество и стремление совместными усилиями выжить и выполнить боевую задачу. Старая мудрость гласит, что армия без войны разлагается и в такие моменты наглядно познаёшь истинность этого утверждения. Предстоящее решение опасной боевой задачи очистило нас от всего наносного, фальшивого и негативного. Перед лицом опасности все мы, плохие и хорошие, стали лучше, стали сплочённее.
Наблюдая за нами в те дни любой практикующий психолог смог бы написать штук десять докторских диссертаций на тему изменения поведения людей в экстремальной ситуации. Именно тогда я впервые познал на практике, что скрывается за термином «фронтовое товарищество» и я уверен, что получение данного знания дорогого стоит. Тогда же я наглядно увидел как много противоестественности и фальши в нашей повседневной жизни. Тогда же до меня дошло как глупо живут люди в своей, так называемой, нормальной жизни. Дважды я находился в армии во время начала справедливых боевых действий, первый раз во время описываемых событий, второй раз спустя полгода после них. Оба раза психологическая обстановка в подразделении убывающем на войну была практически одинакова. Для любого нормального, желающего сражаться бойца это самые замечательные дни — всё, что есть в армии тупого, нелепого и фальшивого уходит, а взамен появляется реальная боевая работа, опасные приключения и боевое братство. Это великие дни для настоящего мужчины.
Понятное дело, не все поголовно рвутся в бой, есть те, кто боятся, но даже трусы и другие откровенно плохие люди либо становятся лучше, либо их низменные качества становятся очевиднее. Как справедливо пел талантливый рок-музыкант Юрий Шевчук: «Чем ближе к смерти тем чище люди, чем дальше в тыл тем жирней генералы…». Я люблю практическую психологию, однако я не специалист в этой области и мне тяжело научно изложить всю полноту ситуации, но при этом мне кажется, что Шевчук одним этим предложением охарактеризовал её как нельзя лучше. Любопытно заметить, что помимо всех вышеозначенных чувств у меня в душе присутствовало и чувство счастья. Причина моего счастья проста — впереди меня ждали смертельно опасные приключения с вполне реальными шансами совершить что ни будь героическое, в соседней машине ехал мой надёжный друг, рядом находились боевые товарищи, в руках у меня было столь дорогое моему сердцу оружие, а над моей головой ясное небо и жаркое балканское солнце. Ну как же тут не быть счастливым?
Часть вторая
Марш
Готовые к решению любых боевых задач мы тронулись в путь. Колонна наша состояла из БТР-80, «Уралов», как грузовых, так и оборудованных мощными лебёдками машин технической поддержки, а так же нескольких КАМАЗов, ГАЗов-66 и одного ЗИЛа. «Уралы» технической поддержки могли буксировать любую из имевшихся в нашем распоряжении машин. Топливозаправщиками были «Уралы» и КАМАЗы, ГАЗ-66 были машинами радиосвязи.
К корме каждого БТРа была привязана старая покрышка от грузовика либо непосредственно от БТРа. Покрышка выступала в качестве дополнительного буфера на случай аварии. Никому в составе нашей
