пассажиры. Пассажиры были вооружены нетипично для простых десантников и это привлекло наше внимание. Подойдя поближе и присмотревшись к высадившимся из самолёта бойцам я сделал вывод, что в Косово прибыло какое-то разведывательное подразделение — уж больно много было у них приборов наблюдения, снайперского и бесшумного оружия, пулемётов. Для отдельной разведывательной роты из состава воздушно-десантной дивизии бойцов было слишком много, следовательно это был какой-то батальон специального назначения.
Подойдя к бойцам я бесхитростно спросил «чьи вы хлопцы будете?». В ответ, надувшись как индюки, эти воины ответили мне какую-то ерунду — они изображали скрытность. Я успокоил их сказав чтобы они особо не напрягались поскольку война здесь уже кончилась без них и они могут излишне не беспокоиться. В смысле скрытности у них было всё в порядке — местность на которой они высаживались прекрасно просматривалась со всех сторон. А со всех сторон мы были окружены албанцами и нашими «коллегами» из НАТО. Не сложно догадаться что познаниями о том какое оружие для линейных подразделений ВДВ является типичным, а какое нетипичным обладал не только я.
В один из дней наш удалённый пост посетили представители вновь прибывшего начальства. Генерала Попова с ними не было, но был кто-то другой, приблизительно сопоставимый с ним по статусу. Так же было несколько старших офицеров среди которых я узнал одного из своих хороших знакомых из штаба ВДВ. Когда начальники разошлись по территории поста я подошёл к знакомому мне полковнику. «Здравия желаю товарищ полковник!» — гаркнул я. «О! И ты здесь!» — весело ответил мне офицер. «Молодец, молодец. Правильно тебя в ВДВ перевели!» — искренне радуясь продолжил он. Расспросив меня о службе и случившихся за последнее время происшествиях и получив на свои вопросы стандартные ответы типа «всё нормально, товарищ полковник» офицер пожал мне руку и мы попрощались. Представители нового командования вскоре убыли восвояси — кроме поля смотреть на нашем посту было нечего. Когда они скрылись из виду я, вспоминая полковника, подумал о том как же тесен наш мир (уместно вспомнить командира моей роты которого я случайно встретил в московском метро). Теснота мира прямо таки обязывает любого мудрого человека никогда не обижать добрых людей и никогда не прощать злых. Прощать злых это даже хуже (и опаснее) чем обижать добрых.
Часть шестая
Последние дни
Наконец прибыла замена и для нашего БТРа, а следовательно и для нас с Толстым. На смену БТРу пришла БМД «ивановцев» ранее прибывшая в Косово из России транзитом через Грецию. Мы тепло попрощались с парнями (за эти дни мы привыкли друг к другу) и двинулись в сторону аэропорта. Мы уже знали что наша служба здесь закончилась и через пару дней мы уедем обратно в Боснию. Чуть позже выяснилось что водители на некоторое время задержаться, то ли для передачи техники, то ли ещё для чего-то. Наша бронетехника пока что должна была остаться в крае. Двигатель БТРа ровно урчал у меня за спиной — я знал что слышу его в последний раз и от этого мне было грустно. БТР был для нас не просто боевой машиной — он был нашим домом и частью нашей жизни. Со своим БТРом мне предстояло расстаться навсегда. Конечно потом у меня было ещё несколько машин, и в Чечне, и в Боснии, но они мне не запомнились так, как запомнился мне мой первый БТР с номером 341. Всё «первое» как правило запоминается наиболее ярко.
Мы подъехали к зданию аэродрома, а затем проследовали на импровизированную стоянку БТРов. Поставив машину рядом с другими стоящими там БТРами мы стали вытаскивать свои пожитки. Выгрузив свои пожитки из БТРа я почувствовал себя черепахой вытряхнутой из панциря. Насколько я помню, на стоянке тогда были ещё не все приехавшие из Боснии БТРы. Другие машины либо находились по-прежнему на постах, либо стояли на какой-то другой стоянке. Стоянка охранялась часовым из числа прибывших из Боснии военнослужащих, попросту говоря «боснийцев», то есть нас.
Одной из отличительных черт боснийцев был нарукавный шеврон боснийской миротворческой бригады, который был голубого цвета и поэтому хорошо был виден на зелёном фоне формы. Другими не менее заметными приметами «боснийцев» были полное отсутствие дисциплины и положенного по уставу внешнего вида. Голубой шеврон вызывал ужас и ненависть наверное у всех вновь прибывших командиров и начальников. К тому времени наш «боснийский» батальон сильно деградировал. Никто ни кем по большому счёту уже не командовал, никто толком не знал кто и где сейчас находиться. Одетые кто во что горазд солдаты самостоятельно передвигались по территории аэродрома зачастую грубо игнорируя субординацию. Большинство бойцов уже не пили, но были и те, кто продолжал «полировать стакан». Мы очень устали за эти недели, но вовсе не усталостью, а длительными повсеместными пьянками объяснялся развал нашего блестяще выполнившего задачу подразделения. Не потеряв убитыми НИ ОДНОГО человека наш батальон полностью потерял свою боеготовность. Героев сгубило пойло. Самое чудовищное, что коварным врагам вовсе не нужно было уговаривать нас «употреблять внутрь», мы делали это самостоятельно и с большим желанием. Пили охотно и рьяно. Пили солдаты и офицеры. Пили тайно и не особо скрываясь. Пили потому что были приучены этому с детства. В частности лично я не раз, и не два, слышал от родного отца прибаутки на вроде «Пиво это хорошо, водка тоже, но дороже» и т. д. и т. п. Батя только словами не ограничивался, равно как и все мужики в окрестности. Врагам не нужно было нам ничего навязывать, им нужно было только подождать. Мы как будто были заражены каким-то вирусом, который в благоприятной обстановке успешно проявился.
В своё время генерал Кутузов предоставил французам возможность хорошо погулять в Москве и тем самым погубить самих себя. Мы тоже были своеобразными «французами». К счастью для нашей армии всё обошлось благополучно — для армии, но не для самих «французов». Последствия для нас были не столь катастрофическими как для солдат Наполеона, но убраться восвояси всё же пришлось и нам. Как я говорил, командование обещало дать каждому из «боснийцев» возможность послужить в Косово ещё минимум полгода, но посмотрев на то, во что превратился наш батальон командиры круто изменили свои намеренья.
Мы сильно деградировали и чтобы наш пример не стал заразительным для других подразделений нас спешно выводили из Косово. Всех, без разбора. Согласно военной науке подразделение учувствовавшее в захвате какого-либо объекта в дальнейшем заменяется свежей частью и отводится на отдых и переформирование, но в данном случае нас вывели скорее всего именно из-за нашего поведения. Существенными причинами нашей дерзости и недисциплинированности были также кураж от собственной крутости и неприязнь (в форме неуважения) к руководству фактически запретившему нам активно защищать сербов от албанского беспредела. Последняя причина наверняка также сыграла свою роль при принятии решения об удалении нашего батальона из края Косово. В этом смысле мы тоже могли подать вновь прибывшим бойцам нехороший пример.
Из России прибыло много техники и людей, вокруг нас происходило обыкновенное армейское столпотворение. Кто-то куда-то постоянно перемещался, куда-то маршировал, куда-то ехал. После того как нас, «боснийцев», вывели со всех постов про нас практически забыли и несколько последних дней нас не привлекали ни к каким мероприятиям. Мы только охраняли самих себя, да наши часовые пару раз постреляли по ночным мародёрам.
Кроме многочисленного подкрепления прибывшего из России некоторое количество наших бойцов прибыло из Боснии. Среди них в дальнейшем оказались и упомянутые мной Лёха Малой и рукопашник Али — мои сослуживцы из второй роты. Я уехал из Косово, а они там остались, но связь с ними я не утратил и в дальнейшем благодаря их рассказам я дополнил свою картину о ситуации в крае в те дни.
Ситуация характеризовалась одним ёмким понятием — албанский беспредел. Некогда бывшие иммигрантами албанцы превратились в хозяев многострадальной косовской земли. Неодолимое горе пришло к неразумным сербам вовремя не сумевшим выгнать загостившихся инородцев восвояси. В дальнейшем Али мне рассказал что албанский беспредел «достал» даже американцев.
Во время совместных патрулирований американские солдаты жёстко «прессовали» окончательно оборзевших от безнаказанности и не желавших хоть как-то подчиняться минимальным правилам поведения
