Этими стихами я уже не посмел эпатировать старейшин литературного цеха и поделился ими только с некоторыми приятелями, заслужив кисловатую улыбку.
В первые же недели пребывания у нас Каплина я испытал одно за другим три связанных с ним потрясения: первым было чувство подлинного страха; вторым — чувство глубокой вины, а третьим, наиболее легким, оказалось предчувствие неизбежного финансового краха.
По завету Алика и по собственному побуждению я старался во время прогулок как можно реже брать пса на привязь и в тот страшный вечер вышел с ним на Лубянку, не обременив его ни ошейником, ни поводком. Но уже через минуту с ужасом увидел, как он соскочил, привлеченный чем-то, на мостовую, а на него надвигается желтый капот такси.
— Кап! — завопил я. — Кап, иди сюда!
Кажется, на каком-то крае сознания мелькнуло вдруг навязчивое воспоминание о раненой лошади, которую я видел на фронте под Волоколамском, — осколок снаряда попал ей в грудь, и она некоторое время мерно раскачивалась на четырех ногах, а потом рухнула… Нет, если и вспомнилось, то лишь на неуловимую долю секунды, потому что, уже ни на что не надеясь, я внезапно понял, что желтая махина замерла перед небольшим черно-пегим тельцем, которое оставалось на своих ножках и с их помощью вскочило уже на тротуар. Как я благодарил таксиста и как ругал Капа, не описать ни одному мастеру пера! И обоих, по-моему, несколько озадачила сила моих эмоций.
Вскоре после этого Кап опять предосудительно повел себя, однако уже не на улице, а дома. Попросту говоря, сделал лужу. Прямо посреди комнаты и спустя не так уж много времени после очередной прогулки, чем впрямую надругался над клятвенными заверениями своего хозяина, что давно уже отвык от такого. Я, по дурацкой наивности, расценил этот поступок чуть ли не как вызов или этакую детскую месть за то, что не угостили лишним куском сосиски или сахара, и накричал на него, а уж когда, немного погодя, появилась новая лужа, я жутко вспылил и… (прошу не забывать, что в моей «боевой характеристике» после общепринятых затасканных фраз «морально устойчив» и «делу Ленина-Сталина предан» стояли на удивление нормальные человеческие слова: «бывает вспыльчив»…) — так вот, я отвратительно взбеленился, отшлепал его по «африканскому континенту» на спине и, мало того, выдворил из комнаты в коридор, а оттуда на лестничную площадку.
Но поскольку, хотя это и не указано в моей характеристике, я не только вспыльчив, но и отходчив, со всеми вытекающими последствиями в виде угрызений, сожалений и раскаяний, то уже минуты через три я пошел за Капом на лестницу и привел его обратно, безмолвно прося у него прощения за свою вспышку. Римма подошла к происшедшему со всей серьезностью и сказала, что необходимо срочно позвонить доктору Ильинскому, телефон которого на всякий случай оставил Алик, и проконсультироваться, чем может быть вызвано такое поведение собаки. Врач сурово разъяснил нам, что нужно не лупить, а дать немного стрептоцида. Возможно, начинается цистит… Как дать? Очень просто: оттянуть у собаки брылю — знаете, что это такое? — сунуть туда полтаблетки и ненадолго придержать пасть. Делать так три раза в день. Если воспаление мочевого пузыря не пройдет, звоните, я приеду…
Приезжать ему не пришлось, а я долго еще испытывал чувство вины перед безвинным псом, который, судя по всему, обиды на меня не держал. И вообще был на редкость естествен в каждой ноте лая, в любом движении хвоста — прося ли, жалуясь, желая, его душа была чиста…
Что же касается краха финансового, причиной которого чуть было не стал Кап, это, конечно, из разряда шутливых гипербол. А дело было так. Мы с Риммой собрались похвастаться им, пока Алик не вернулся и не отобрал, в семье у Мирона, где было двое детей, и отправились туда на машине, предварительно закупив зеленоватого цвета бутылку с некой жидкостью. (Стоившей в те патриархальные времена ровно 2 рубля 87 копеек.) Бутылку я положил на заднее сиденье, туда же, после некоторого препирательства со мной, впрыгнул пес: он предпочитал переднее сиденье, но там уже сидела Римма.
Должен заметить, что пассажиром он впоследствии стал отменным: спокойным, любознательным, терпеливым. Мог часами ожидать меня, лежа или сидя в машине и глядя в окошко, и его никогда не мутило на ходу, как иных знакомых мне собак. Но в тот, первый свой выезд он был не очень спокоен, долго не мог найти себе место, а один раз даже сделал внезапную попытку перелезть ко мне через спинку сиденья и усесться за руль. Я вынужден был довольно резко затормозить, и бутылка за 2,87 свалилась на полик, ударилась о его выступ и разбилась. Это был первый понесенный нами в тот вечер финансовый ущерб. Осколки мы тут же выбросили, пса пожурили, купили другую бутылку и благополучно прибыли к Мирону. Вскоре мы все уже сидели за столом и вели привычную беседу о книгах, о политике, о Жанне, которая окончательно отторгла своего бывшего супруга Яшу, но так и не ответила на чувства Игоря (что при существующей разнице в их росте и комплекции выглядит, увы, вполне естественно), а теперь, кажется, собирается за кого-то третьего, пока еще глубоко засекреченного.
Время летело быстро, маленького Мишу, наигравшегося с Капом, уложили спать, десятилетняя Маша, тайно сгорая от гордости, продолжала сидеть с нами, слушая, как мы вовсю честим партию и правительство и безудержно сплетничаем о своих ближних, пес подозрительно затих, что вызвало некоторое беспокойство Риммы, и она с женой Мирона отправилась на поиски в смежную комнату… Лучше бы этого не видеть! Кап доедал уже второй резиновый ботик Миши!
Утрату мы клятвенно обязались возместить, и это был финансовый ущерб номер 2. Но мы с честью выкрутились из труднейшего положения (ведь надо было не только купить, но и «достать») и, как ни странно, полюбили виновника всего этого еще больше…
А тут подошло время — и Алик вернулся с юга. Мы со страхом ждали этого момента, потому что двадцати с лишним суток его отсутствия и стольких же суток присутствия Каплина (Капа) в нашем доме хватило с лихвой, чтобы влюбиться без памяти в нашего постояльца. Мы уже не могли без уныния и тоски думать о том времени, когда не увидим больше, как при нашем возвращении домой некое существо сломя голову бросается нам навстречу с тапком в зубах, размахивая ушами и хвостом; как утром, едва ты открываешь глаза, повторяется то же самое; как потом оно вежливо и терпеливо ждет, пока ты оденешься, умоешься (даже иногда обнаглеешь до того, что попьешь чая); как потом при слове «гулять» оно срывается с места, словно бегун со старта, и несется к двери, распахивая ее своим ладным, крепко сбитым телом…
Алик позвонил в понедельник вечером, сообщил, что отдохнул неплохо, спросил, все ли у нас в порядке, и обещал зайти завтра вечером после работы. Он был подозрительно краток, я не знал, как это понять, немного забеспокоился и позвонил брату. Тот ответил, что с ним Алик тоже был немногословен — наверное, устал с дороги или с матерью опять повздорил.
На следующий день в назначенное время Алик не пришел. Уж не заболел ли? Я собрался ему звонить, но тут из коридора меня позвали к телефону. Это был он. Каким-то странным, стесненным голосом он сказал, что хочет сначала обсудить с нами одну проблему, и если уладим ее, то, возможно, вообще заходить к нам некоторое время не будет — так лучше для всех. Я мало что понял из его сбивчивой речи, даже мелькнула нелепая мысль: быть может, он за что-то смертельно обиделся? Но за что? Кто мог наговорить на нас? Неужели из-за собаки? Из-за того, что она немного приболела? Об этом могли рассказать только ветеринарный врач или сам Каплин. Но в таком случае Алик, наоборот, должен поспешить забрать у нас щенка, а он откладывает приход… Я начинал злиться.
