«иномарками». Повсюду вдоль дороги виднелись знаки «Остановка запрещена». «Похоже, это какое-то закрытое шоссе», — решил я и мысленно приготовился увидеть огромную дачу, но увидел не просто дачу. Машина свернула на асфальтированную полосу, перед которой стоял знак «Въезд запрещен», и, проехав с километр, остановилась перед каменной оградой, за которой возвышались гигантские, уходящие в небо сосны. Откуда-то из-за кустов появился человек в сером костюме, чуть ли не строевым шагом подошел к чугунным воротам и нажал кнопку. Ворота раскрылись, и машина вкатила на дорогу, усыпанную мелким керамзитом. Человек в сером торжественно отдал нам честь.
— Наш топтун, — пояснил мне приятель, а я почувствовал страх от незаконности пребывания в таком месте.
По участку машина ехала еще около километра, пока не показалось двухэтажное строение с колоннадой и балконами — оно смахивало скорее на санаторий, чем на дачу ответственного работника.
Нас встретила экономка, маленькая, пухлая женщина.
— Ой, пожаловали! — пропела она, вытирая руки о передник и расплываясь. — Ой, и с девочками! А папенька сами не приедут?
Из-за цветника выглянул садовник, лоснящийся старикан, раскланялся с нами и, обращаясь к девицам, проговорил:
— Барышни, для вас подарок. Распустились голландские тюльпаны. Приготовить букеты сейчас или попозже?
На минуту мне показалось, что я очутился в прошлом веке, в имении какого-то помещика, но мой приятель быстро вернул меня в реальность:
— Сразу пойдем писать? Там, в конце участка, клевый вид, спуск к реке, яхты. Или вот что! Вначале перекусим, отдышимся с дороги.
— Что будете кушать? — с готовностью откликнулась экономка и каждому из нас заглянула в глаза.
— Я только сок со льдом, — меланхолично протянула одна девица. — Хотя нет, лучше… — она назвала что-то экзотическое, кажется, кокосовое молоко или что-то в этом роде.
— А я что-нибудь из фруктов, — сказала другая и со скучающим видом развалилась в плетеном кресле.
Приятель заказал себе и мне пиво.
Стол накрыли в беседке, увитой плющом; мы вошли под свод, и у меня разбежались глаза — на столе сверкала целая батарея бутылок с заграничным пивом и железных банок с прохладительными напитками и три вазы со всевозможными фруктами. Я вел себя как неандерталец — рассматривал этикетки, смаковал напитки, пробовал то, о чем даже не слышал никогда — всякие грейпфруты, фейхоа… Именно в тот день я попробовал многое из того, чего впоследствии уже не встречал ни в одной компании. Глядя на меня, девицы криво усмехались и прыскали, но приятель — молодец — не переставая подливал мне что-то новое и подбадривал:
— Давай, пей! Вот это повышает жизненный тонус… это расслабляет, снижает нервозность… — И не без юмора добавлял: — А это повышает чувство цвета и чувство ответственности… перед всем цивилизованным миром.
Осоловев от выпитого, я встал и направился к этюднику, который оставил около дома. Меня догнал приятель.
— Подожди, сейчас отведем девиц на корт, пусть покидают мяч. Дадим им игрушку, а сами слиняем к реке. Подожди, схожу за ракетками, да и куревом надо запастись.
Он исчез, а я по подстриженному газону обогнул особняк с целью взглянуть на участок.
За домом начинался настоящий парк; кроме сосен, там, естественно, высились голубые ели, которые разрешалось сажать только у райкомов и на дачах крупных деятелей, и росли какие-то неизвестные мне деревья и кустарники, но все — точно декорации — подрезанные, побеленные от муравьев и на тщательно выверенном расстоянии друг от друга; меж деревьев вились тропы, посыпанные толченым кирпичом. Во всем этом царстве стояла глухая тишина: не пели птицы, не трещали кузнечики, не порхали бабочки — участок выглядел безжизненным заповедником, мертвой зоной. Видимо, деревья подвергались химической обработке и вся живность перебралась в близлежащий лес — это можно было расценить как своеобразный протест против вопиющего богатства.
По одной из троп я вышел к фонтану, миновал оранжерею, какое-то строение непонятного назначения, потом повернул назад и… заблудился. По моим подсчетам, участок занимал гектара три, не меньше.
Вскоре в стороне послышались тугие удары мяча, возгласы приятеля и хохот девиц; я побрел на голоса и через некоторое время очутился около корта, обрамленного заградительной сеткой.
— Присоединяйся! — крикнул мне приятель — он уже был в шортах и выглядел героем голливудского боевика. — Куда ты пропал? Решил спионерить, да? Не выйдет! Давай бери ракетку. Разомнемся для творческого настроя, потом на этюды.
До этого в теннис я играл всего два раза — случайно на стадионе кто-то дал помахать ракеткой — но, понаблюдав за приятелем и девицами, пришел к выводу, что они вообще не способны к этой игре и перекидывают мяч только потому, что это престижно, модно.
Взяв ракетку, я вступил на площадку и уже через полчаса, освоившись, с бесшабашным задором переиграл всех своих соперников. После этого девицы стали смотреть на меня благожелательней, а я решил закрепить успех и предложил сходить к реке, но не для того, чтобы красочным этюдом сбить с них спесь — что было бы разумней — а для того, чтобы показать класс в плавании.
— Какая еще река?! — одновременно фыркнули девицы. — Есть же бассейн, — они кивнули в сторону, где за прилизанными клумбами блестела гладь воды.
Приятель повел нас в дом переодеваться.
В холле обстановка была типичной для официального учреждения: кожаный диван и ковер перед ним, пальмы в кадках — то ли живые, то ли муляжи — я так и не разобрал, журнальный столик и, конечно, портрет на стене — в данном случае красовался владелец дачи в парадной форме со множеством орденов. В помещении царила штампованная безвкусица, холодно-чванливый дух.
По мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж — открылся длинный коридор, какие-то ниши, уступы, двери.
— Каминная, альков, библиотека, кабинет, — пояснял приятель.
Я плохо разбирался в жилищных пространствах: не знал, что такое альков, чем отличается гостиная от каминной; у меня была всего одна комната, которая служила и столовой, и спальней, и мастерской.
В бассейне приятель проплыл метров пять и сразу лег в шезлонг загорать, а девицы вообще только окунулись и стали вышагивать вокруг бассейна, демонстрируя купальники-бикини. Перед кем они щеголяли — передо мной или друг перед другом, я не понял. Скорее всего по привычке. Показушность была их сутью — уж это я понял с первой минуты, тем не менее не спускал с них глаз, они мне жутко нравились (особенно после того, как переоделись в купальники); нравились не только потому, что были красивыми — это само собой, но и потому, что были из другого, недосягаемого для меня, мира. Впрочем, в молодости меня всегда тянуло к стервочкам.
В бассейне я все же показал класс: плавал дельфином и брассом, нырял от стенки к стенке, точно клоун выпендривался перед компанией, пытаясь обратить на себя внимание, доказать, что многого стою, но все мои старания пошли прахом — приятель дремал, разомлев на солнцепеке, а девицы смотрели в сторону — у них были другие понятия о мужских достоинствах. Правда, после купания одна из них отвесила мне сомнительный комплимент:
— У вас прям дикарский загар.
А другая удостоила меня благосклонной полуулыбкой.
К бассейну подошла экономка и, подобострастно кланяясь, пролепетала елейным голосом:
— Ой, и как хорошо отдыхается вам!
— Здесь здоровско, но на Пицунде лучше, — бросила одна из девиц.
— И там хорошо, и тут хорошо, — заученно затараторила экономка. — Здесь деревьев, как в лесу. А какая здесь травка — спокойствие для души. Здесь прямо рай, лучше не придумаешь.
«Что верно, то верно, участки они оттяпали приличные, — подумал я. — И это у заместителя, а какой
