Любовь между Люком и Хелен была эпической. Они находили друг в друге постоянное кипение, непрерывное устремление наружу, красочность, громогласность, отчаянную потребность давать и служить — все то, что было для них жизнью. Они терзали нервы друг друга, но их любовь была выше обид, а их хвалебные гимны друг другу переходили все границы.
— Я могу говорить о его недостатках, если захочу,— воинственно заявляла она.— У меня есть на это право. Но никому другому я этого не позволю. Он прекрасный благородный мальчик — лучший в нашей семье. Это уж во всяком случае так.
Только один Бен, казалось, оставался вне этого деления. Он двигался среди них как тень — он был чужд их ному полнокровному антагонизму. Но она считала его «щедрым», а потому относила к Гантам.
Несмотря на эту яростную неприязнь к Пентлендам, и Хелен и Люк унаследовали все общественное лицемерие Ганта. Больше всего им хотелось хорошо выглядеть в глазах посторонних, пользоваться общей симпатией и иметь много друзей. Они благодарили долго и горячо, хвалили восторженно, льстили слащаво. Тут они не знали никакой меры. Свои дурные настроения, нервность и раздражительность они приберегали для домашних. А в присутствии кого-нибудь из семьи Джима или Уилла Пентлендов они держались не просто дружески, но и чуть-чуть подобострастно. Деньги внушали им почтение.
Это был период непрерывных перемен в семье. Стив уже года два был женат на женщине из маленького городка на юге Индианы. Это была тридцатисемилетняя грузная приземистая немка — старше его на двенадцать лет — с большим носом и терпеливым безобразным лицом. Как-то летом она приехала в «Диксиленд» с подругой детства — старой девой — и перед отъездом позволила ему соблазнить себя. Зимой ее отец, владелец небольшой сигарной фабрики, умер и оставил ей девять тысяч долларов страховой премии, дом, небольшую сумму в банке и четвертую долю в деле, которое он завещал двум своим сыновьям.
В начале весны эта женщина, которую звали Маргарет Лютц, снова приехала в «Диксиленд». И как-то в теплый сонный день Юджин застал их врасплох у Ганта. В доме никого, кроме них, не было. Они лежали ничком на постели Ганта, закинув руки друг другу на бедра. Они продолжали молча лежать в тупом одурении, а он глядел на них. Желтый запах Стива заполнял комнату. Юджин затрясся от сумасшедшей ярости. Весна была теплой и прекрасной, воздух задумчиво грезил под душистым ветром, чуть пахло размягчившимся асфальтом. Он радостно вошел в пустой дом, уже предвкушая его восхитительную тишину, прохладную душноватость комнат и часы наедине с фолиантами, переплетенными в телячью кожу. И в одно мгновение мир превратился в сморщенную ведьму.
Все, чего бы ни касался Стив, он осквернял.
Юджин ненавидел его, потому что он вонял, потому что воняло все, чего он касался, потому что он приносил страх, стыд и отвращение всюду, куда бы ни являлся, потому что его поцелуи были гаже его ругательств, его хныканье омерзительнее его угроз. Он увидел, как волосы женщины тихо колеблются под смрадным булькающим дыханием его брата.
— Что вы улеглись на папиной кровати? — взвизгнул oн.
Стив ошалело вскочил на ноги и схватил его за плечо. Женщина села на кровати, одурманенно глядя прямо перед собой, раскинув короткие ноги.
Ты, конечно, пойдешь трепать языком,— сказал Стив, оглушая его тяжелым презрением.— Побежишь к матери ябедничать, так? — сказал он и впился желтыми
пальцами в плечо Юджина.
Слезайте с папиной кровати,— с отчаянием сказал Юджин и вырвал плечо из цепкой хватки.
— Ты же про нас ничего не скажешь, верно, дружочек?— упрашивал Стив, обдавая его лицо запахом гнилости.
Юджина затошнило.
— Пусти,— пробормотал он.— Я не скажу.
Вскоре после этого Стив и Маргарет поженились.
С былым ощущением физического стыда Юджин смотрел, как они каждое утро спускаются по лестнице «Диксиленда» к завтраку. Стив глупо хвастал, самодовольно улыбался и по всему городу намекал на колоссальное состояние. Ходили слухи о четверти миллиона.
— Давай-давай, Стив,— сказал Гарри Тагмен, мощно хлопнув его по плечу.— Черт побери, я всегда говорил, что ты пробьешься.
Элиза улыбалась на это хвастовство гордой довольной, дрожащей, грустной улыбкой. Первенец.
— Малышу Стиви теперь не о чем больше беспокоиться, – говорил он.— С финансами у него теперь порядок. А где те умники, которые только и делали, что бормотали: «Я же говорил»? Они теперь все чертовски рады просиять улыбкой и протянуть руку Малышу Стиви, когда он идет по улице. Все, кто раньше нос задирал, теперь в друзья набиваются.
— Я вам вот что скажу,— говорила Элиза с гордой улыбкой.— Он не дурак. Не глупее всех прочих, если только захочет. «Куда умнее»,— думала она.
Стив купил новые костюмы, светло-коричневые штиблеты, полосатые шелковые рубашки и широкополую соломенную шляпу с лентой в красно-бело-синюю полоску.
На ходу он раскачивал плечи по широкой дуге, небрежно прищелкивал пальцами и с тщательной снисходительностью улыбался тем, кто с ним здоровался. Хелен злилась и забавлялась; ее невольно смешила его петушиная важность, а кроме того, она воспылала нежностью к Маргарет Лютц. Она называла ее «душка» и чувствовала, что ее глаза заволакивает теплый туман непонятных слез, стоило ей посмотреть на терпеливое, растерянное и чуть-чуть испуганное лицо немки. Она раз и навсегда заключила ее в свои объятия и голубила ее.
Ничего, душка,— сказала она.— Если он будет с тобой нехорош, дай нам знать. Мы его приструним.
Стив хороший мальчик,— сказала Маргарет,— когда он не пьет. Когда он трезв, мне не в чем его упрекнуть.
Она расплакалась.
— Ах, это страшное, страшное проклятие,— сказала Элиза, грустно покачивая головой,— проклятие спиртного. Ничто не погубило столько семейных очагов, как оно.
Ну, приза за красоту она никогда не получит, это, во всяком случае, ясно,— сказала Хелен Элизе, когда они были вдвоем.
Хоть присягнуть! — сказала Элиза.
И зачем ему это понадобилось! — продолжала она.— Она же старше его лет на десять, не меньше!
По-моему, он ничего лучше сделать не мог, если хочешь знать мое мнение,— сказала Хелен раздраженнo.—Боже мой, мама, ты говоришь так, будто он — не-
весть какое сокровище. Весь город знает, что такое Стив.— Она засмеялась иронически и сердито.— Нет уж! В выигрыше тут он один, Маргарет — хорошая женщина.
Что же,— бодро сказала Элиза,— может, он теперь возьмет себя в руки и начнет жить по-новому. Он обещал, что постарается.
Еще бы! — ядовито сказала Хелен.— Еще бы! Давно нора.
Неприязнь к нему была у нее врожденной. Она помещалa его в племя Пентлендов. Но на самом деле он был похож на Ганта гораздо больше любого из них. Он был похож на Ганта во всех его слабостях, но был лишен его чистоплотности, его крепкой закваски, его способности раскаиваться. В глубине души Хелен это знала, и потому ее неприязнь еще более усиливалась. Она разделяла яростную враждебность, которую Гант питал к старшему сыну. Но ее враждебность, как и все остальные ее чувства, была неровной и перемежалась моментами дружелюбия, снисходительности, терпимости.
Что ты собираешься делать, Стив? — спросила она.— Ведь теперь у тебя есть семья.
Малышу Стиви больше не о чем беспокоиться,— сказал он с готовой улыбкой.— Пусть беспокоятся другие.
Он поднес ко рту желтые пальцы с сигаретой и глубоко затянулся.
Ради всего святого, Стив! — вспылила она.— Возьмись за ум и попробуй стать мужчиной. Ведь Маргарет — женщина. Ты же не хочешь, чтобы она тебя содержала?
А тебе-то что за дело, черт побери?— спросил он пронзительным злым голосом.— Твоего совета ведь
