– Потому что я так хочу, – сказал Сталин и снова шокировал меня, закурив «Герцеговину».
Оказавшись на полу, я посмотрела на Натаныча, который ждал меня, как нашкодивший пес.
– Дорогой товарищ изобретатель, – сказала я, понимая, что больше не могу на него злиться. – У меня есть для вас важное правительственное сообщение.
Почувствовав, что мирный договор подписан, он потер руки и радостно спросил:
– И какое такое сообщение? Моему папаше дали Сталинскую премию?
– Нет! – Я покачала у него перед носом указательным пальцем. – Сталинскую премию еще не учредили. Но, возможно, это сделают досрочно специально для тебя. Если ты, конечно, наберешься смелости и примешь приглашение.
– Какое приглашение? – Натаныч перестал сутулиться и испуганно посмотрел на меня.
– В ближайшее время ты должен быть в кабинете у Сталина, чтобы рапортовать ему о том, как работают твои временные программы. Это не обсуждается. Ты летишь ровно в тот самый момент, когда я появилась здесь. На шестьдесят минут.
– Батюшки милые! – Он вскочил со стула и, как обычно, забегал по комнате. – Я не хочу провести старость в лагерях! Почему ты меня не отмазала? Это месть такая изощренная, да?! У него оружие в кабинете есть? Если есть, то он меня на месте порешит! Кошмар!
Я всплеснула руками:
– Не дури, а! Ты на час туда летишь. Какие лагеря? Зачем ему тебя убивать? Хватит тут клоуна изображать. Давай лучше одевайся. А то перепугаешь его там видом своим нелепым. – Я критически посмотрела на его шорты и вытянутую майку. – И побрейся иди. А то он решит, что я с алкоголиком дружу.
Через десять минут, овеянный ароматом советского «Шипра», будущий кремлевский визитер промаршировал в комнату.
– Фу! – поморщилась я. – И где ты покупаешь этот одеколон? Или ты его из 1974-го притащил?
Он ехидно захихикал:
– А Отец народов твой поди дорогим французским парфюмом пользуется? Или ты к нему не особенно требовательна?
– Ты повыступай мне тут еще! – грозно посмотрела я на него. – Давай думать, во что тебе одеться.
– Ха! – Он на пять секунд исчез в коридоре и вернулся с костюмом в руках. – Это мой парадный наряд. Я его в девяностые по талонам купил.
– Потрясающе! – зааплодировала я. – Одевайся. Мне не терпится это увидеть!
Вместо показательного стриптиза Натаныч сел на пуф:
– Ты понимаешь, что я делаю? Нет, скажи мне, ты таки осознаешь, на какую жертву я иду?
– И в чем же жертва?
Он воздел руки к небу:
– Я же… Я же ненавижу его! Понимаешь? Ненавижу! А если я не сдержусь и его придушу? А?
Расхохотавшись, я махнула рукой:
– Ой! Я бы посмотрела на эту хохму! Да ты просто не представляешь, с кем дело имеешь. Ты там в обморок от страха не упади, впечатлительный ты наш.
– Ты склонна преувеличивать! И потом, ты его идеализируешь, как всякая влюбленная женщина. Вот и весь сказ. А то, что он жлоб, так этого мнения я не изменю!
Натаныч быстро переоделся и стал крутить в руках галстук.
– Слушай, а я как-то забыл… Они там в рубашках с галстуками ходили вообще?
– Нет. Исключительно в косоворотках.
– Очень остроумно! – Он запулил в меня своим тощим галстуком, который, видимо, тоже остался с девяностых годов, и расстроенно сказал: – Ну что ты смотришь на страдания мои, садистка? Завяжи уже его наконец!
Я села и начала сосредоточенно крутить узел. А Натаныч переобулся и, стряхивая с себя пылинки, стал крутиться перед зеркалом. Потом мы вместе затянули ему галстук, и я сказала:
– Так. Возьми с собой прибор с лиловой кнопочкой.
– Это еще зачем?
– Сталин сказал.
– Ага! – Натаныч скептически посмотрел на меня. – Прикажет замерить координаты лубянской камеры, а ты – раз!.. И переместишься туда.
– Не говори ерунды… – Тут я вспомнила про публикацию в «Правде». – Представляешь, он Ежова к стенке поставил!
– Да ты что! И Берию досрочно назначил?
– Нет. Темнит что-то. Ничего не сказал. Ну ладно… Иди уже.
– Подожди, если я прямо так полечу, то меня точно пристрелят! – Он выудил из-под дивана свою медную пластину и посадил меня программировать реальность. – Представляешь, если бы я из-за тебя забыл это сделать? Так бы и очутился, как идиот, в кабинете у того Сталина, который ничего о нас с тобой не знает! То-то он был бы рад! Тогда уж точно отправил бы меня к еще не расстрелянному Ежову…
Он схватил прибор, ввел в компьютер данные, сжал в руках электроды, ткнул в клавиатуру и исчез. А я осталась одиноко сидеть на диване. Время тянулось катастрофически медленно. Я пошла на кухню, сварила кофе. Съела печенье. Посмотрела за окно, чтобы убедиться, что синий шпик по-прежнему дежурит возле будки. Потом вернулась в комнату и легла на диван. Оставалось еще двадцать минут. Я закрыла глаза и поняла, что засыпаю…
– Эй, спящая красавица! – гаркнул Натаныч и сел рядом. – Очнись! Я вернулся.
Я резко села и помотала головой:
– Уф! Я тут от жары сквасилась. А ты давно появился?
– Только что. – Он положил ногу на ногу и сцепил руки на коленке. – Ну… Пообщались мы с вождем твоим драгоценным.
– Объяснил ему, как программа работает?
Натанычу явно хотелось что-то рассказать, но он пыжился и молчал. Наконец, не выдержав, он заявил:
– Нет, он все-таки жлоб, как я и говорил. Но… Ты знаешь, у него мозги варят – мама не горюй! Он мне такие вопросы задавал, я даже и не понял, как он со своим семинарским образованием во всем этом разбирается. Слушай, я подумал… Хорошо все-таки, что он в другой реальности.
– Почему это? – буркнула я.
– Да страшно представить, что будет с миром, когда он с твоей помощью начнет что-то менять. Это кошмар! Если он додумается до чего-то глобального, то результаты могут быть просто сверхъестественные!
– А вы о чем-нибудь кроме программ твоих говорили?
Он помотал головой:
– Он только под конец спросил, действительно ли за мной кто-то следит.
– А ты что сказал?
– Ответил, что имею все основания опасаться.
Я возмутилась:
– Слушай, ну если ты опасаешься, то почему мы тогда так открыто сидим и все это обсуждаем? Может, нас прослушивают давно! А мы тут секреты выдаем.
– А что нам еще делать? – хмыкнул Натаныч. – Они все равно узнают, чем мы тут занимаемся. А может, нам вообще это померещилось… Не знаю… Это все твой тридцать седьмой год виноват. Там страшно. Здесь страшно. Мания преследования началась. Все! Никто за нами не следит. Никому мы не нужны. Я сегодня переутомился. Шутка ли! К самому Сталину на прием ходил! Поэтому я буду спать. А ты? К нему полетишь или дома останешься?
– К нему, – улыбнулась я. – Дома у меня Глеб с Машей. Все равно я им там мешаю. Ну а в 1937 году меня ждут.
Натаныч грустно посмотрел на меня:
