показала Глебу:
– Вот. Смотри.
– И что это? – Он потрогал пальцем большие золотые монеты. – Это какие-то рубли?
Я улыбнулась.
– Это золотые николаевские империалы. Их было выпущено не так уж много, поэтому их цена довольно высока. – Я покрутила между пальцев денежку. – Ну… Можно сказать, что практически за две монеты я купила тебе машину. Их, конечно, продать безумно сложно, но у меня есть знающие люди.
– Мама! – Глеб смотрел на меня как на человека, упавшего с луны. – А Машин подарок, а твое кольцо, которое ты постоянно носишь, а то, что было надето у тебя на шее, когда была свадьба, а остальные империалы, которые, как я понимаю, в непонятном количестве хранятся в других банках… Откуда это?!
– Глеб… Я никогда не говорила тебе, но мы с тобой из очень древнего рода. Это незаконнорожденная ветвь нашего императора…
Он потерял терпение:
– Да, мама! Теперь я все понял. Сопоставил, проанализировал, вспомнил даты!.. И знаешь, для меня стало очевидно!
– Что? – Теперь уже был мой черед удивляться.
– А то, что из какого-то удивительного рода был наш Натаныч, который в память о вашей не укладывающейся в голове любви оставил тебе все свое состояние.
Из-за его слов на меня накатила волна смертельной тоски:
– Глеб, Глеб… Натаныч не то что не оставил мне своего состояния, он лишил меня такого… А это, – показала я на коробку. – Если бы только знал, кто на самом деле дал мне эти вещи… То ты бы сенсационный политологический материал написал.
– Ясно, – сказал Глеб, вставая, – снова диктатор. Африка тебе надоела, и теперь ты выдумаешь что- нибудь другое. Давай остановимся на версии с Натанычем. Это, по крайней мере, звучит правдоподобно.
На том мы и порешили. И договорились не возвращаться к этому разговору до тех пор, пока я окончательно не приду в себя…
После свадьбы все стало как-то потихоньку налаживаться. Проходили дни, недели… В какой-то момент я поняла, что с меня сняли наблюдение, которое после обыска я ощущала повсеместно. Теперь во дворе больше не было незнакомых машин. Телефон не издавал странных звуков. Да и вообще чувствовалось, что я перестала интересовать эти загадочные структуры, которые разрушили мою личную жизнь и лишили Россию великого будущего.
Я снова стала переводить свои турецкие тексты про соки. Начала видеться с подругами. И гуляла вместе с Машей по парку, разглядывая удивительные хрустальные деревья, на которые пролился ледяной дождь. Я была уверена, что это последствия климатических экспериментов Натаныча, о возможности появления которых он когда-то вскользь упомянул. Но теперь это уже не имело никакого значения.
Внешне я почти пришла в себя, хотя была очень худая и слабая. Но внутренне… Мне казалось, что в тот день, когда я последний раз летала в 1937 год, я оставила там душу. Вроде бы я жила в 2010 году, но на самом деле меня не было в этой реальности. Я полностью принадлежала тому времени, которое, как сказал мой друг, я сама создала, когда первый раз переместилась в Зачатьевский.
Моя любовь в Сталину за прошедшие месяцы не только не утихла, а стала какой-то всепоглощающей и мощной. Я думала о нем постоянно, вспоминала то, что между нами было, представляла, как бы мы общались, если бы снова были вместе. Умом я понимала, что больше никогда не попаду в 1937 год, но в душе у меня жила неистребимая надежда на чудо, которое может враз вернуть мне мою любовь, жизнь, а также страну, ради которой я и затеяла когда-то эту патриотическую эскападу. Любая негативная новость о том, что происходит в государстве, вызывала у меня отчаяние. Я представляла себе, как бы все могло случиться, запусти я итерационную программу, и мне становилось дурно от невозможности повернуть время вспять…
Как-то раз вечером, когда Глеб был на каком-то мероприятии, мы с Машей сидели на кухне и пили чай. Разговор все время перескакивал с одной темы на другую, и каким-то образом мы перешли на астрологию.
– Когда родишь, обязательно на ребенка гороскоп посчитаем, – сказала я, задумчиво водя ножом по поверхности стола. – Я умею. Это очень интересно. Можно таланты посмотреть, будущую профессию…
– Знаю, – Маша примерилась и разломила ложкой толстый эклер. – Мне тоже астрология нравится. Только раньше я пользовалась какой-то дурацкой программой. Там не было всего того, что есть в вашем компьютере.
Никак не ожидав от нее склонности к чему-то потустороннему, я даже не обратила внимания на то, что она говорит про компьютер:
– А в чем разница? Что там было такое, чего в твоем расчете не хватало?
– Ну у вас там можно синастрию смотреть на одном экране, натальную карту с транзитной совмещать, а мне приходилось все это по отдельности считать.
– Ты так хорошо разбираешься? – удивленно посмотрела я на нее. – Училась где-то?
Она засмеялась:
– Нет. Просто когда я увидела программу в том вашем старом ноутбуке, то так увлеклась, что тыкала, тыкала, ну и выучила, как это все работает.
– В каком ноутбуке? Который рядом с елкой лежал? – не поняла я.
– Ну не знаю, – Маша добила первую половину эклера и принялась за вторую. – Я помню, что пришла тогда к Глебу, а этот компьютер был на стуле в прихожей. Ну я и взяла его с собой.
«Странная она какая-то, – подумала я. – Пришла в гости. Забрала чужой компьютер. И теперь так просто об этом говорит. Постеснялась бы хоть. Надо выяснить, с какими мыслями она это делала, а то так живешь и не знаешь, что тут у тебя рядом творится».
– Маш, я не пойму, ты его так просто домой унесла что ли?
– Я спросила у Глеба, что это за комп такой толстый. Он сказал, что он очень старый. В нем только гороскопная программа есть. Я и попросила посмотреть. Ну а он, конечно, не захотел, чтобы я при нем на это время тратила, и сунул мне его, когда провожал.
«И Глеб тоже хорош. Отдал мой ноутбук без зазрения совести, – продолжала я удивляться. – А чего, интересно, он и телевизор мой ей не отнес, чтобы смотрела? Какие-то сумасшедшие дети. Хотя какая разница… Отдал, не отдал… Уже ничего этого нет».
– Ладно, все равно его украли. Да и USB-порт у него сгорел, – махнула я рукой. – Теперь надо новую программу записывать. А мне она не нравится. К той я за много лет привыкла… Да еще у меня там такая база была. Все знакомые, всякие писатели, политики… Я туда ввела столько данных…
Маша доела эклер и облизнулась:
– Нет, вы не думайте, пожалуйста, что я его присвоила. Просто я забыла о нем, когда к вам переехала. И потом, он вполне нормальный. Все у него работает. Я знаю, потому что распечатывала с него гороскопы. Так что вы можете посмотреть. Я ничего в нем не сломала…
Тут до меня наконец дошло, что она сказала:
– Маша! Ты уверена, что у него USB-порт работал? – спросила я, чувствуя, что еще несколько секунд неизвестности – и меня снова увезут в Склиф. – Скажи мне быстро, где этот компьютер!
Она испуганно посмотрела на меня:
– Да я бы не взяла его никогда, если бы не Глеб. Он разрешил мне. А недавно я была дома, увидела его и, конечно, сразу обратно принесла. Он вообще какой-то непонятный у вас. Клавиша Enter у него фольгой покрыта…
Услышав про клавишу, я настолько резко вскочила из-за стола, что с грохотом уронила на пол табуретку.
– Где он сейчас?! – У меня стало черно перед глазами, и окружающая действительность заплясала северным сиянием. – Маша, ответь мне, где он!
Она захлопала глазами:
– Глеб сказал его рядом с елкой положить… Я и положила…
Мне показалось, что на антресоль я взлетела за долю секунды. Швырнув на пол какие-то рулоны старых
