не искать в городе приключений на свою голову и побыстрее выбежать из него, но по пути, если попадется помойка, обнюхать ее — может, и удастся чем-нибудь поживиться.
Анчар побежал по улицам, обсаженным деревьями, вдоль домов, пахнувших свежей побелкой, мимо редких прохожих. Придерживаясь широкой улицы, он обежал несколько перекрестков, миновал дымящую фабрику, вокруг которой стояла едкая копоть, и прачечную, окутанную сладким паром, обогнул сквер и, пробежав весь городок насквозь и не встретив на пути помойку, очутился на противоположной окраине.
Здесь к нему присоединился какой-то бездомный коротконогий пес, перепачканный углем. Видимо, обиженный на всех жителей городка, пес задумал попытать счастья в другом месте, и некоторое время прыжками гарцевал за Анчаром, всем своим видом показывая, что он может быть преданным другом. Изредка поскуливая, он даже забегал вперед и пригибался — выражал некую собачью лесть, как бы восхищался стремительным бегом Анчара. Но Анчару было не до него, а темп бега, который он уже набрал, оказался не под силу коротконогому горемыке. Вскоре пес отстал.
В этот третий день погода стояла пасмурная, и бежалось Анчару легче, чем в предыдущие дни, когда над шоссе стояло душное марево. Впервые воздух был свежим, а дорога прохладной. Но ближе к вечеру пошел дождь.
Вначале на асфальт лились редкие тонкие струи и такой душ для Анчара был даже приятным, но потом сверху хлынуло сильнее. От расплывшихся изображений и плещущего шума Анчар на мгновение потерял бдительность и чуть было не попал под автобус, но вовремя успел отскочить.
Анчар решил переждать дождь, но поблизости не было никаких укрытий, даже дренажной трубы под дорогой. Ему ничего не оставалось, как плестись в кювете среди луж и мутных потоков; он сильно промок и его трясло от холода.
Наконец, сквозь пелену дождя, Анчар разглядел чуть в стороне подъемный кран и под деревьями контейнеры со строительным мусором. Подойдя ближе, Анчар обнаружил еще кучу поломанной мебели; втиснувшись под какую-то драную тахту, он сразу отключился.
Во сне он стонал и дергался — ему снился фургон и собаколовы, и как он, Анчар, никак не может от них убежать.
Он проснулся ночью. Дождь кончился, по мебели только стучали капли, падающие с деревьев. Анчар вылез из-под тахты, но почувствовал головокружение и слабость в лапах. Около контейнеров он нашел какие-то пищевые отходы, но даже не смог их есть — горло слишком опухло. Анчар решил отлежаться и снова забрался под тахту.
К утру у него поднялась температура; нос пересох и стал горячим, а все тело колотил озноб, но он уже научился терпеть и, пересилив себя, все-таки вылез из-под укрытия. Его шатало и тошнило, но он упорно побрел к своему городу.
Через несколько часов Анчар подошел к Химкам. Последние километры он одолевал с трудом, еле перебирая лапами, но Химки — это уже был въезд в его город; шоссе уже превратилось в шумную автостраду, по ней взад-вперед тянулись потоки машин, уже слышался гул большого города. И Анчар сразу почувствовал близость родных мест.
Он был обессилен до крайности, его мучили простуда и голод, но внезапно он ощутил прилив сил. У кольцевой дороги смело пошел на запах горячего хлеба и, дойдя до булочной, стал откровенно попрошайничать, и вскоре получил пряник и печенье. Затем разглядел невдалеке гастроном, подошел, и красивая, пахнущая духами, женщина дала ему сосиску.
Теперь дорога стала опасной. В одном месте Анчар это особенно почувствовал, когда увидел сбитую машиной собачонку. Маленькая, лохматая, она лежала в кювете и отчаянно выла. Анчар подошел, полизал ее перебитый бок и сочувственно заскулил, как бы извиняясь, что ничем не может помочь. Он сидел рядом с собачонкой, пока она не затихла, потом отправился на поиски своей автобазы.
…Целый месяц бродил он в лабиринте московских улиц, вместе с людьми на светофор пересекал проезжую часть, спускался в подземные переходы, у столовых и булочных клянчил еду, подбирал на помойках объедки. За месяц нашел несколько автобаз, автобусных и троллейбусных парков, но своей автобазы найти никак не мог. От слабости его «компас» давал сбой.
В скверах уже облетели последние листья, уже наступили предзимние холода, а он все шастал по городу с рассвета до темноты, а ночи коротал на промерзшей траве газонов и решетках метро. Ночами давала себя знать накопленная усталость, в Анчара вселялось отчаяние, он уже готов был бросить поиски и остаться на зиму в каком-нибудь дворе, около теплой бойлерной, но утром неизменно шел разыскивать свою автобазу.
Однажды поздним вечером он уловил невероятно знакомый, единственный в мире запах будки своих сторожей. Часа два он лаял и царапался в ворота, но его не слышали. В тот холодный, ветреный вечер сторожа крепко спали, а полуовчарки приняли слабый и сиплый голос Анчара за голос приблудной собаки, и им было лень отгонять бродягу.
Его увидели только утром, когда на работу пришли шоферы. Он лежал около ворот базы, свернувшись клубком, запорошенный первым снегом. Его еле разбудили. Он был весь в шрамах, с запавшими боками и сбитыми в кровь лапами. Он сильно изменился: янтарный блеск в глазах потух, вместо улыбки на морде — гримаса боли. Его не сразу и узнали — думали, очередной бездомный бедолага, но подбежали полуовчарки, обнюхали и вдруг приветливо завиляли хвостами.
Потом появились сторожа и сказали, что «пес — Анчар, точно».
Почтальон Тишка
Тишка был дворняжкой. Его имя вам ничего не скажет, но, поверьте на слово, он был необыкновенный пес. В его жизни не найти ярких фактов, он просто добросовестно трудился, выполнял редкую для собак работу. Но начну издалека, отведу небольшое место описанию таежного поселка, где жил Тишка.
Тот поселок оленеводов находился в тени лесистого холма, где по камням струился быстрый ручей. Жизнь в поселке была организованная, с естественным порядком вещей; люди жили без напряжения и суеты, спокойно справляясь с житейскими неурядицами. Но главное — они сами делали свою судьбу, а не ждали когда она их сделает.
Посельчане почтительно относились к природе, для них срубить дерево означало то же самое, что убить живое существо. А к животным они относились уважительно. Не только к оленям и собакам — основным помощникам, но и к хищникам.
Я оказался в том поселке случайно, пролетом. Наш «кукурузник» приземлился, чтобы выгрузить почту и дозаправиться горючим. Пока выгружали посылки, связки писем, самолет окружили оленеводы, олени, собаки. Летчик, угостив оленеводов сигаретами, расписывал вид тайги сверху, при этом крепко ругал нефтяников, которые по его словам «уродуют тайгу».
— Странные люди, — буркнул стоящий рядом со мной высокий, прямой парень с бородой. — Говорят о возвышенном и употребляют крепкие ругательства. Как не понимают — комья грязи убивают красоту. На сто процентов.
Я полностью согласился с парнем и спросил:
— Ты, художник? Такое мог сказать только художник.
— Нет, — усмехнулся парень. — Позвольте скромно вставить — я всего лишь почтальон. Вот сейчас заберу письма и в путь-дорожку по стойбищам.
— Ты, наверняка, родился художником, — продолжал я, — просто до сих пор не знаешь об этом.
— Сильно сказано, — засмеялся парень, — но позвольте тихо заметить, не умею даже кисть держать, — он протянул руку:
— Виктор Чердаков.
Я пожал его руку, тоже назвался и добавил:
— И в твоей фамилии явно просматривается художественное, ведь художники по преимуществу творят на чердаках.
