первого посещения Кульджи в 1871 году он заболел тропической лихорадкой, не сумел избавиться от нее и окончательно подорвал свои силы.
Когда к Куратову подкралась чахотка, на его долю выпало вести сложное и запутанное следственное «Дело Эмана и Гревеница».
Штабс-капитан Эман был отважным и исполнительным офицером. В свое время он сопровождал великого русского художника В. В. Верещагина во время его поездки по Западному Китаю. После многих приключений, схваток с тиграми и встреч с грабителями на больших дорогах Эман и Верещагин благополучно закончили поход. С тех пор прошло года три…
Однажды Эман проезжал по реке Усёк неподалеку от русского укрепления Борохудзир. Там на него напали разбойники, рыскавшие в поисках добычи между Алтын-Эмелем и Усёком.
Для расследования этого дела на место был послан верненский судья барон Гревениц. Вскоре Иван Куратов узнал, что барон обвинил в ограблении Эмана людей, к делу совершенно непричастных, а подлинных преступников постарался спасти от суда. Куратов добился того, чтобы ему было поручено новое следствие. Летом 1874 года он двинулся в укрепление Борохудзир.
Следственное «дело» об Эмане и похождениях неправедного судьи Гревеница, переданное Куратову, насчитывало около 1500 листов!
Тяжелобольной поэт сделал все от него зависящее, чтобы не допустить осуждения ложно обвиненных людей. И. А. Куратов установил, что Гревениц действительно взял под стражу нескольких жителей Борохудзира, попавшихся под его крутую руку, а подлинных грабителей отпустил с миром, хотя заранее знал, что оклеветанных им людей ожидает военный суд.
Тогда барон пошел на все, чтобы избежать ответственности и опорочить своего обличителя — Ивана Куратова. Гревениц делал отводы, писал кляузы, старался запутать следствие, отказывался отвечать на вопросы, заданные Куратовым.
Неподкупный следователь не знал покоя. Ради того, чтобы спасти ложно обвиненных людей, Куратов, по существу, поставил на карту собственную жизнь. Он недоедал, недосыпал, бросил лечение, собирая новые и новые неопровержимые доказательства преступлений продажного верненского барона.
Семиреченское областное правление было вынуждено признать всю справедливость тяжких улик, сочло отводы барона не заслуживающими никакого внимания и предписало И. А. Куратову довести до конца следствие по делу Гревеница. О «громком деле» Гревеница узнали в Ташкенте, и от Куратова стали требовать доклада об итогах следствия. И хотя поэт был в то время уже тяжело болен, он поехал в Ташкент.
Возвратившись оттуда в августе 1875 года, И. А. Куратов слег в постель и уже не выходил из дома Надежды Чукреевой. Осенью наступила развязка…
Перед смертью Куратов успел составить завещание. Душеприказчиком его был Василий Чистопольский. Он отослал братьям поэта — Николаю и Афанасию — на их северную родину часть рукописей Ивана Алексеевича. Пожитки же Куратова были оценены… в два рубля серебром.
Все творческое богатство поэта-самородка увидело свет лишь в 1932 году, когда было издано собрание сочинений И. А. Куратова на языке народа коми. Через семь лет после этого земляк поэта — вологжанин Иван Молчанов издал русские переводы стихов Куратова, к которым была приложена краткая биография этого замечательного человека.
Документы, найденные в архивах, пролили новый свет на историю пребывания Ивана Куратова в Верном. Так были обнаружены послужной список устьсысольского изгнанника, дополнения к этому списку, красноречивое «Дело об имуществе, оставшемся после смерти чиновника особых поручений Ивана Куратова» и переписка верненских канцелярий о героической борьбе этого честного человека с чиновным разбойником бароном Гревеницем.
Нам думается, что в архивах еще предстоят счастливые находки. Они помогут исследователям более подробно осветить жизнь сына народа коми, заброшенного судьбой в предгорья Алатау.
КИТАЕВЕД ПАЛЛАДИЙ КАФАРОВ
Знаменитый русский исследователь Китая Палладий Кафаров жил и трудился в Пекине в 1840–1847, 1849–1859 и 1864–1878 годах.
Это он собрал замечательные сведения об «олосах» — русских людях, составлявших в XIV веке отдельный десятитысячный полк пекинской гвардии.
Голландский историк Грунефельд, изучая историю Явы и Суматры по древним китайским источникам, вынужден был обратиться к Палладию, открывшему рукописные сокровища «Истории династий» и другие старые архивы, хранившиеся в Пекине.
Изучая «Си-юй-цзы» — «Историю Западных стран», Палладий узнал, что виноград и люцерна — «трава мусу», как и многие другие полезные растения, были перенесены в Китай из оазисов Средней Азии. Ему удалось найти в Пекине рукописи на туркестанской бумаге — свидетельства давних связей Китая с нашей страной.
Кафаров открыл, что название «Сибирь» было известно в Китае еще в XIII веке, когда отшельник Чан-чунь ездил зачем-то к Чингисхану. Так говорила «Тайная история династии Юань»… Многие из таких летописей перевел Палладий. Он прочел тысячи рукописей, сделав из них сотни извлечений и заметок.
В 1850 году Палладий опубликовал в «Записках Русского географического общества» очерк о торговых дорогах Китая и смежных с ним стран. Затем из печати вышли обширные его сочинения — «Жизнь Будды» и «Исторический очерк древнего буддизма» (1852). Одновременно Кафаров собрал исторические сведения об озере Лобнор, лежащем на пути из Китая в Тибет.
Через двадцать семь лет после этого Палладий настойчиво советовал И. М. Пржевальскому избрать дорогу в Тибет через Лобнор и сообщил великому путешественнику подробные данные об этом водоеме Центральной Азии.
Начиная с 1852 года ученый принимал участие в печатных «Трудах Русской духовной миссии в Пекине». Там можно найти, например, работу Палладия «Водяное сообщение между Цянь-цзином и Шанхаем» или его исследования о магометанстве в Китае. Несколько позже Палладий написал большой труд «Китайская литература магометан». Он разыскал в Пекине описания Средней Азии, Самарканда, Бухары. В одной из открытых ученым рукописей есть сведения о Сойфере, властителе Бухары, поселившемся в Китае около 1070 года.
Палладий разъяснил происхождение народности дунган (китайских мусульман).
В 1863 году русский исследователь китайской истории выступил в некрасовском «Современнике» с заметками «Две недели в китайской кумирне». Вероятно, именно тогда Палладий привлек внимание Н. Г. Чернышевского к русским китаеведам, ибо вскоре после этого в «Современнике» появились отзывы Чернышевского о трудах И. Гашкевича, М. Храповицкого, А. Татаринова и других исследователей Китая. Все они в то время работали в Пекине под руководством Палладия.
Тогда же была опубликована статья Кафарова «Русское поселение в Китае в первой половине XIV века». В ней содержались удивительные сведения, извлеченные из истории дома Чингизидов в Китае.
Оказалось, что в последние десятилетия власти монголов в Китае русские и аланы (предки осетин) составляли отборные части пекинской гвардии.
В числе воинов Русского полка были люди с именами Николай, Илья, Георгий, Дмитрий. Полк этот подчинялся только Высшему военному совету в Пекине и размещался в отдельном поселении. Русские воины занимались там земледелием, охотой и рыбной ловлей, имели свои сельскохозяйственные орудия. В 1331 году Русский полк был пополнен 600 воинами, а через год в Пекин прибыло 2803 русских. К 1334 году относится последнее упоминание о русских гвардейцах в Пекине.
Доктор Э. Брейтшнейдер, дополняя Палладия, извлек из «Юаньши» еще некоторые сведения о русских и аланах в Китае. Мне удалось датировать ряд событий, сообщенных Брейтшнейдером. Так выясняется, что в 1251–1259 годах алан Юваши (?), сын Ильи, доходил до Сибири. В те же годы алан Николай побывал в Юннани.
Что сделалось с русскими и аланами в 1368 году, когда монголы были изгнаны из Китая, — неизвестно.
