Шофер не решился расспрашивать врача. Они въехали во двор, над воротами которого помаргивала неоновая надпись: «Остерегайся машины!» Больных вынесли, они поступили в приемный покой больницы.
Леонид Васильевич зашел в детское отделение, куда была помещена девочка.
— Как ребенок, сбитый машиной в Цветном переулке? — спросил он у дежурной сестры.
— Девочка? Как будто ничего.
— Значит, с ней все в порядке? Я так и думал после первого осмотра.
— Не в порядке, не в порядке! Худо, Леонид Васильевич! — сказала врач, вошедшая в дежурку.
Расстроенный ее вид и этот той удивили Леонида Васильевича. Она казалась ему образцом выдержки. Да, он не умел так владеть собой.
— Что же худо, Полина Осиповна?
— Психическая травма. Это же маленькая девочка. Она кричит, все время кричит. Такое потрясение для крошечного ребенка!.. Это очень серьезно. — Полина Осиповна мыла под краном руки, тщательно и, видимо, машинально протирая пальцы, — Невозможно слушать, как она кричит. И зовет мать… Знаете, когда видишь перед собой беспомощное существо и не можешь помочь… — Она вдруг осеклась: — Простите, я напомнила вам…
— Ничего, — проговорил Леонид Васильевич, — это все равно не забывается — всегда здесь. — Он коснулся груди.
— Если бы найти мать! Это спасло бы… — сказала Полина Осиповна, — понимаете, тут наступила бы разрядка.
— Надо попытаться.
— Как? Мы ничего не знаем об этих людях. Уличное происшествие. Жертвы городского движения… Где искать концы?
— Попробуем, — сказал Леонид Васильевич и вышел. Он сам не знал, почему высказал свою муку в коротких словах, вдруг вырвавшихся у него.
А Полина Осиповна, поглядев ему вслед, упрекнула себя: «Как же я упустила из виду, что он сам только что потерял ребенка. Бедняга!»
Леонид Васильевич прошел в мужской корпус.
— Кто ведет сбитого машиной в Цветном? — спросил он у дежурного врача.
— Доктор Линде.
Леонид Васильевич вошел в крошечный кабинетик. Хирург Линде устало сидел в кресле. Очки его лежали на столике рядом. Без них Линде выглядел моложе, почти молодым.
— Где документы сбитого в Цветном? — спросил Леонид Васильевич.
Линде надел очки и вынул из ящика стола конверт. В конверте оказалось удостоверение совхоза «Богатырь» на имя тракториста Юрия Лепина, немного денег, железнодорожный билет до Краснополья и квитанция телеграммы, поданной пять часов назад на имя Лепиной Марии в Краснополье, совхоз «Богатырь».
— Выйдет из шокового состояния, — успокоительно заметил Линде.
— Я знаю. Я думаю о ребенке. — Леонид Васильевич осторожно стряхнул пепел сигареты в пепельницу, — Накурил тебе. — Он открыл форточку, и с улицы пахнуло ночным прохладным воздухом. — Понимаешь, надо вызвать мать. Ребенок в тяжелом психическом состоянии.
— Да, травма… Что ж, дадим телеграмму матери, чтобы ехала? Это же близко, Краснополье. Завтра она будет здесь.
2
Около полуночи в почтовом отделении Краснополье наступила полная тишина. Сторож-старик дремал на казенном твердом диванчике, подложив под голову толстый том «Правил Министерства связи». Телеграфист, долговязый парень с сонными глазами, небрежно, одной рукой, принимал депешу. Гроза только что стихла, слышно было, как крупный дождь барабанит по крыше.
— Так. В «Богатырь»… Слушай! Лепин Юрка в больницу попал. И с дочуркой… Подумай, повез дочку к доктору в город и… Как назло, телефон не работает.
— А что с ними? — спросил сторож.
— Непонятно. Сказано только: «Выезд матери необходим».
— Надо ехать. И как это вышло, что она сама дочку не повезла?
— Работа не пустила. Бригадиром же она. А Юрка аккурат в отпуску…
— Да…
— Скверное дело. — Сторож сел, застегнул пиджак, пригладил усы, вздохнул.
Телеграфист предложил:
— Послать Нюрку, иначе чего же?
— Куда ее пошлешь? Слышишь, дождь какой. И ночь. Если б почтальон мужик был, еще бы можно. А то девчонка. И забоится она.
— Нет, Нюрка бедовая.
— Попробуй еще связаться.
— Да нет связи, мертвое дело. Как началась гроза, обрыв получился. Теперь пока восстановят. Утром.
— Да…
Они помолчали, прислушиваясь к мерному и сильному шуму дождя.
— И не обязана она, — сказал телеграфист, все еще думая о Нюрке, — утром — это да! Утром обязана, а ночью — нет. Не обязана. Утром сядет на велосипед и дунет. А ночью на велосипеде хуже. В канаву угодит!
— До утра девчонка пропасть может там, в больнице… Небось не писали бы, если бы не край… Они там тоже дело знают. — Старик пристукнул деревянной ногой и заявил решительно: — Разбужу Нюрку.
3
— Ты возьми плащ мой, Нюра. Твой-то для форсу только.
— Куда мне ваш, дядя Миша! В ногах будет путаться. Ты вон какой, а я…
— Мал золотник, да дорог, — ласково сказал сторож.
— Вон куртку мою надень! «Подкожная»! — Телеграфист подал Нюре мягкую блестящую куртку из имитации кожи. — Итальянская. Брат привез.
Нюра надела итальянскую куртку, оглядела себя:
— Знатно!
— Ты, Нюрка, по шоссе шпарь. Может, попутная машина…
— По шоссе дальше… — вздохнула Нюра и добавила поспешно: — Да я дойду. Вы не сомневайтесь. Чего же, в самом деле? Я отнесу. Пусть женшина едет.
Нюрка выговаривала «женшина», это звучало у нее как-то особенно.
Она добавила:
— Может, она к шестичасовому поспеет.
— Ты ее хоть знаешь, Марию Лепину? — спросил телеграфист.
Перед ним стояло лицо бригадира Лепиной, с твердыми чертами, энергичное. Невозможно было представить ее себе растерянной, плачущей. Телеграфисту казалось, что, если Нюрка знает ее, это как-то облегчит ей путь.
— Не знаю. Вот дойду — узнаю, — сказала Нюрка.
