– Пап, 1 сентября на дворе! Ну куда я могу идти рано утром 1 сентября? – вскинула на него Даша наклеенные ресницы. – В школу.
– Это вот так? – усмехнулся он. – В таком виде – в школу?
– А чем тебе мой вид плох? – удивилась Даша.
– Извини, дочурка, но тебе пятнадцать лет! А у тебя снизу видно трусы, а сверху – грудь… – язвительно сказал Игорь. – А я думаю, что показывать и то, и другое в школе неуместно.
Даша фыркнула.
– У нас даже завучиха ничего мне по поводу одежды не говорит! – ответила она. Надо было понимать, что разговор окончен.
– Одноклассники-то твои глаза сломают, тебе под юбку заглядывая! – в сердцах сказал Игорь, и тут же подумал, что это соображение вряд ли смутит Дашу.
– Ха, одноклассники! – сказала дочь. – Наши пацаны еще в машинки играют. Я хоть голая приду, у них и не шевельнется ничего.
От слов про «шевельнется» у Игоря просто-таки отнялся язык. «Вот осведомленность у дочурки!» – подумал он, вспомнив анекдот о том, как отец собирается поговорить с дочерью о сексе, а та, выслушав предложение, вздыхает: «Ну давай. И что нового ты хочешь узнать?».
– А для кого же ты тогда так одеваешься? – спросил он и тут же пожалел, что спросил – наверняка ведь ответит так, что хоть стой, хоть падай.
– Для физрука! – рубанула Даша. – У нас физрук такой молодой, такой красивый…
Она закатила глаза. Светлана захохотала. Даша выбежала прочь. Игорь хватал ртом воздух.
– Дурачится она, а ты себе сердце рвешь… – снисходительно сказала Игорю жена. – …На вот тебе чаю. И калачики я сделала, как ты любишь…
«Ну точно, денег надо и затосковал Игорь, увидев калачики. – …немало. Все подчистую выгребет»…
Он взял калачик и медленно откусил, надеясь, что хоть сегодня калачики у жены получились такими, какими должны быть. Но надеялся зря…
Глава 2
Телефон на столе Бесчетнова зазвонил.
– Да… – ответил Бесчетнов.
– Это газета «Правда края»? – спросил молодой мужской голос.
– Ага… – ответил Бесчетнов.
– А вы Юрий Бесчетнов?
– Ага.
– Я из агентства «новости Жизни»… – бодренько заговорил голос. – А не могли бы вы написать для нас материал про убийство семьи журналиста Петрушкина? Гонорары у нас приличные весьма. В том числе нас интересует интервью с матерью убийцы. Ну и подробности всякие…
– Какие? – хмуро спросил Бесчетнов.
– Ну… – голос помялся, но, чувствовал Бесчетнов, так, для вида, как мнутся по долгу службы работники похоронных агентств. – Вы же знаете, как я понимаю, что младшего ребенка, трехлетнего, он застреливать не стал, а просто прикладом забил до смерти? – спросил голос. Легко спросил, будто про погоду. Бесчетнов знал, что и сам часто так же говорил о смерти, но тут что-то в нем сломалось.
– С ума вы что ли посходили? – то ли спросил, а то ли просто сказал он, думая, что и он сошел с ума.
– Что, извините? – поинтересовались в трубке.
– Да ничего! – зло сказал Бесчетнов. – Без мозгов по траве разбрызганных – никак?
В трубке молчали.
– Мы с Петрушкиным вместе работали, в одном кабинете сидели шесть лет! – сказал Бесчетнов. – И вот я сейчас буду писать, как его пацану этот… голову прикладом разнес.
– Вот и хорошо, что вы сидели в одном кабинете… – приободрился голос. – Напишите, какой он был в жизни, в работе …..
– Морду бы он вам набил в жизни – тяжело сказал Бесчетнов. – А я бы добавил. Зачем вам это?
– Люди должны знать. Должны знать правду… – ответил голос.
– Всю? – уточнил Бесчетнов.
– Всю! – уверенно ответил голос.
– А зачем? – спросил Бесчетнов. Ему и самому не раз задавали этот вопрос, и он помнил, как на него отвечал: мол, если мы про это напишем, то подобное, даст Бог, не повторится.
– Если мы про это напишем, может, это будет кому-то предостережением… – проговорил голос. – Дай Бог, и не повторится такое…
Бесчетнов хмыкнул.
– Моим же салом мне же по мусалам… – задумчиво сказал он.
– Что? – удивился голос.
– Да ничего, это я о своем… – ответил Бесчетнов. – А вы не думаете, что чем больше крови, тем бесчувственнее становятся люди? Вот наши с вами читатели. Если сегодня труп, то завтра, чтобы пробить читателя, надо уже два трупа. Или можно опять один, но чтобы умер как-то замысловато – ну хоть голову бы ему отрезало… Такими темпами через месяц их, читателей, и не удивишь ничем. И не предостережешь.
Трубка молчала.
– Вы не думайте, я и сам такой… – устало проговорил Бесчетнов. – Если бы это не с Лехой случилось, сейчас бы тоже землю носом рыл. И про головы разбитые тоже не забыл бы написать. А вот сейчас не пойму – зачем? Ведь у всякой работы на земле должна быть сверхзадача. Не просто мы здесь деньги зарабатываем, а своим трудом делаем что-то большее – увеличиваем количество добра.
Бесчетнов удивительным образом почувствовал, как на том конце провода человек затосковал. «и то… – подумал Бесчетнов. – Ему материя в газету нужна, а тут я со своей проповедью». Про количество добра он и думал, и говорил уже давно. Но удивляло его, что это совершенно не производило ни на кого впечатления – с ним даже не спорил никто. Ну добро и добро. Бесчетнов думал, что это – самое важное, самый смысл жизни, а люди смотрели на него выжидательно, будто за словами о количестве добра он вот-вот скажет что-то еще, чем, наконец, все и объяснится.
– Так вот, я не думаю, что, написав про разбитые головы я увеличу количество добра… – сникнув, сказал Бесчетнов. – Скорее, увеличу количество зла.
– Значит, не напишете? – уточнил голос.
– А вы догадливый! – поддел его Бесчетнов. Голос вежливо попрощался и в трубке загудели короткие гудки.
Бесчетнов достал из кармана пачку сигарет. Он хотел по привычке сказать «Леха, покурим?» (Петрушкин, несмотря на спорт, иногда курил), но тут же вспомнил, что Лехи нету. Бесчетнову стало тошно. Он сунул сигарету за ухо и уставился в экран компьютера. В кабинете он был один – Наташа ушла сдавать какие-то анализы. Бесчетнов привыкал к мысли о том, что скоро будет молодым отцом. «Ну отец и отец… – думал он. – Что же теперь. Плохо только, что к окончанию его школы мне будет за шестьдесят». Он тут же одергивал себя – какая школа, еще родить надо. Но от этих мыслей было хорошо на душе.
Снова зазвонил телефон.
«А я сегодня популярен…» – подумал Бесчетнов.
– Да…
– Юрий, это Николай Палыч Петрушкин…
– О, Николай Палыч, здравствуйте… – Бесчетнов специально подумал, как бы не сказать «добрый день» – какие уж у Петрушкиных теперь добрые дни? – Как вы?
– Да как… – невесело сказал Петрушкин. – Если начну жаловаться, так не переслушаете. У жены сердце, да и у меня… – он помолчал. – Но я вот что звоню. Я узнал, что Кулик перед тем, как убить Лешу, Алину и детей, обстрелял еще одну машину на трассе. И тот водитель будто бы сразу же позвонил в милицию.
– И что?
– А они даже не почесались! – сказал Петрушкин. – если бы они хоть подъехали к тому месту, то, может,
