о деятельности различных общественных организаций в Петрограде. Вскоре после моего освобождения я снова вошел в сношения с В. Л. Бурцевым и, между прочим, послал ему в Париж обширную статью о пресловутом И. Ф. Манасевиче-Мануйлове, в которой сообщал подробности всех его махинаций.
В 1909 г., когда в печати появились разоблачения В. Бурцева об Азефе и др., в обществе, а затем и с трибуны Гос. думы заговорили о неблаговидной роли деятелей политического розыска, - в правительственных сферах возник проект сокращения кредитов и штатов охранки. Высказывалась мысль, что революционная гидра уже задавлена, а охранка в своих интересах, при помощи сотрудников- провокаторов, поддерживает революцию… Начальник Пет-{318}роградского охранного отделения ген. М. фон Коттен пришел к заключению о необходимости поднять в обществе антиреволюционное настроение путем печати. С этой целью фон Коттен время от времени снабжал меня материалом из деятельности партийных революционных организаций за границей и в России: получаемый мною материал я использовал в целом ряде статей на страницах «Нового времени», «Голоса Москвы» и «Земщины», под видом корреспонденций из Парижа, Женевы и других мест, за подписью «Пэль», «Турист» и «Л.П.». Так были напечатаны статьи: «Революционеры готовятся», «Подготовка новой революции», «Раскол в лагере социал-демократов», «Три кита», «Национализм и революционеры», «Подготовка к студенческим беспорядкам» и др. Много шума вызвали две обширные корреспонденции из Парижа, помещенные в «Новом времени» под названием: «Кадеты» и «Парижский революционный конгресс 1904 г.». После убийства А. Столыпина в Киеве я поместил в «Новом времени» и «Русском слове» обширные статьи о покушениях на Столыпина, использовав данные, еще не появившиеся в печати.
Деятельность журналиста и достигнутый мною видимый успех на этом поприще дали мне вскоре возможность совершенно эмансипироваться от Охранного отделения. Желая ярко подчеркнуть свою полную независимость от органов политического розыска, я стал помещать на страницах «Нового времени», «Русского слова», «Речи» и других газет статьи разоблачительного характера. Так, я написал ряд статей об А. М. Вейсмане, вызвавших в свое время много шума в обществе, о Спандаряне, о женщинах-провокаторах, об известных деятелях охранки: Кулябко, Еремине, Спиридовиче, Гартинге-Ландезене и др. Статьи мои пользовались успехом у читающей публики, перепечатывались и комментировались всей прессой. В мае и июне 1912 г., по рекомендации петроградского представителя «Русского слова» А. В. Руманова, я поместил в вечернем издании «Биржевых ведомостей» за повышенный построчный гонорар несколько статей вышеуказанного характера: («Карьера полковника Спиридовича», «Генерал Новицкий и Рачковский», «Роль полковника Ере-{319}мина и охраны в деле «Дашнакцутюн», «Бурцев и провокаторы», «Политический сыск на Балканах»). Статьи эти обратили на себя внимание высших чинов Министерства внутренних дел, и в ночь на 1 июля 1912 г. я был арестован жандармским генералом Ивановым по ордеру директора Департамента полиции и заключен в дом предварительного заключения. Мне было предъявлено обвинение в разглашении вверенных мне по службе тайн. После моего ареста, в «Вечернем времени» появилась инспирированная Департаментом полиции статья обо мне, написанная Манасевичем-Мануйловым. В середине декабря 1912 г. я был освобожден, пробыв под арестом 51/2 месяцев. Лишенный всяких средств к существованию, терпя большую нужду, я возбудил в Департаменте полиции ходатайство о выдаче мне единовременного пособия. Не получая ответа, я вторично обратился к директору Департамента полиции, прося уплатить мне стоимость конфискованной у меня по обыску ценной библиотеки по истории революционного общественного движения в России. В конце января 1913 г. мне было выдано по личному распоряжению товарища министра внутренних дел Золотарева 1500 руб. под расписку, что я обязуюсь не помещать больше в печати статей о деятельности органов политического розыска.
В течение 1913, 1914 и 1915 гг. никаких сношений с Охранным отделением я не имел, несмотря на неоднократные «выгодные» предложения генерала фон Коттена. В октябре 1915 г. помощник начальника охраны Таврического дворца подполковник Г. П. Берхтольд предложил мне войти в сношения с думскими журналистами для получения от них систематических информаций думской жизни. Из бесед с Берхтольдом я узнал, что и раньше сведениями из думской жизни снабжал его какой-то журналист. Через Берхтольда мне была обещана материальная поддержка для организации особого «бюро корреспондентов», куда стекались бы сведения как из думской жизни, так и сведения о деятельности различных общественных организаций. Попытки мои завязать сношения с обществом думских журналистов для получения нужных подполковнику Берхтольду сведений кончились неудачей, и {320} я вскоре прекратил всякие с ним сношения: с аналогичным предложением обратился ко мне в декабре 1915 г. вначале директор Бюро печати при Министерстве внутренних дел И. Я. Гурлянд, а затем и начальник Петроградского охранного отделения ген. К. Глобачев, пригрозивший мне в случае отказа высылкой в Сибирь.
С января 1916 г. я был вынужден написать для Глобачева несколько записок об общественном движении в Петрограде. Записки передавались мною подполковнику В. Г. Иванову. По предложению последнего я взял на себя обследование деятельности различных немецких промышленных предприятий, заподозренных в неблаговидных сношениях с Германией. С этой целью я пытался войти в доверие к руководителям некоторых предприятий и сообщил им данные мне Ивановым копии переписки о них между начальником Охранного отделения и директором Департамента полиции. В результате возникло дело, имевшее уголовный характер. Во избежание неприятных для себя последствий, начальник Охранного отделения 10 июня 1916 г. поспешил меня арестовать. Во время опроса меня в Охранном отделении ген. Глобачевым со мною случился сильнейший нервный припадок, и 12 июня я был из камеры Охранного отделения отправлен в психиатрическое 6-е отделение тюремной больницы при «Крестах». В июле месяце 1916 г. дело мое, по моему настоянию Охранным отделением было направлено в суд и производство следствия поручено судебному следователю В. Гудвиловичу. Согласно закона я лишен права разглашать данные следствия по моему делу, впредь до передачи дела на рассмотрение суда.
27 февраля 1917 г., после 81/2 мес. содержания под арестом, я был освобожден революционным народом из тюремной больницы при «Крестах». В общей сложности я разновременно пробыл по милости Охранного отделения в тюремном заключении 21/2 года. {321}
Самооценка в прошлом
Его превосходительству господину директору
Департамента полиции
Потомственного почетного гражданина Леонида Петровича Раковского, проживающего по Думской ул. в д. №7
ПРОШЕНИЕ
19 апреля с. г. я обратился к министру внутренних дел с просьбой, во внимание к моей долголетней службе по охране и стесненным материальным обстоятельствам, выдать мне пособие. Незадолго до моего ареста я узнал, что мне было решено выдать 2000 руб. Денег этих я, однако, по сие время не получил. Полагая, что выдача их была отложена ввиду возбужденного против меня обвинения в оглашении в печати вверенных мне по службе тайн. Ныне обвинение это особым совещанием отвергнуто, и дело обо мне производством прекращено.
Очутившись опять на воле, я оказался в весьма затруднительном положении. Те небольшие сбережения, которые я имел, прожиты. Те связи, которые я успел завести в газетных кругах, прервались, чему немало способствовал характер предъявленных мне обвинений. Да и выяснившаяся благодаря аресту связь моя с Охранным отделением сослужила мне в этом отношении плохую службу. Рассчитывать на заработки в качестве журналиста мне особенно не приходится. Я поэтому не мог не вспомнить возбужденной мной больше полугода тому назад просьбы о пособии, на которую я по сие время никакого ответа не получил. Смею думать, что мой арест не может изменить вынесенного до него благоприятного для меня решения, ибо, как я уже говорил выше, предъявленное мне обвинение не находило для себя оснований. Наоборот, лишение меня свободы по делу, затем прекращенному, дает мне нравственное право всецело рассчитывать на то, {322} что моя просьба о пособии не может быть отвергнута. Это тем более, что мои скромные заслуги, за которые правительство решило меня вознаградить, от того, что мне, без вины виноватому, полгода пришлось томиться в одиночном заключении, надеюсь, не уменьшились в своей ценности. Наконец, болезнь моя, требующая хирургического вмешательства и являющаяся единственной пока наградой за мою беззаветную службу правительству, в тюрьме значительно ухудшилась, и лечение ее далее откладывать не могу, без риска превратиться в калеку.
На основании всего изложенного покорнейше прошу, ваше превосходительство, не отказать в
