заявление было около 1 мая 1915 г. напечатано в газетах «Journal», «Matin» и др.
Возникновение мысли о целесообразности подобной заметки я ставлю в связь с фактом взрыва на Обуховском заводе, а также с некоторыми действительными попытками со стороны неизвестных взрывать железнодорожные мосты в Царстве Польском.
Из разговора с вышеупомянутыми начальствующими лицами у меня сложилось твердое убеждение, что они безусловно заинтересованы в том, чтобы подобные явления устранялись во что бы то ни стало. Общий план был следующий: создать у немцев впечатление, что они имеют дело в нашем лице с хорошо сорганизовавшейся и безусловно им преданной группой, которой они могут вполне доверять.
Весной 1915 г. я и Литвин разновременно опять уехали за границу: он в Париж, я в Цюрих. Достав упомянутую выше заметку, напечатанную во многих французских газетах, я и Литвин приехали к военному атташе немецкого посольства в Берне - фон Бисмарку. Прочитав заметку, фон Бисмарк попросил нас подождать несколько дней, пока он снесется по данному поводу с Берлином. Очевидно, из Берлина ответ {341} получился вполне удовлетворительный, так как при нашем вторичном посещении его он нам передал, что для дальнейших переговоров с нами едет из Берлина специально командированный человек.
Таковой действительно приехал. Первое свидание с приехавшим состоялось на квартире у Бисмарка приблизительно в мае 1915 г. Приезжий отрекомендовался американским гражданином Джиакомини. На самом же деле в нем как по выправке, так и по произношению легко было узнать немецкого офицера. По почтительному обращению с ним майора Бисмарка можно было заключить, что он занимает видное место. Джиакомини привез с собой целый список русских фабрик и заводов, которые ему было бы приятно уничтожить. Помимо этого списка, как первоочередную задачу, выставлял покушение (хотя бы и безрезультатное) на жизнь бывшего министра Сазонова, которого они с Бисмарком считали злейшим врагом немцев, и разрушение каменноугольных копей в Донецком бассейне. Джиакомини, сносно говоривший по- русски, сказал нам, что он собираемся выехать в Россию, где будет руководить нашей дальнейшей работой. Литвин тут же дал ему адрес - Невский, 55 (где Северный меблированный дом) и назвал какую-то фамилию которую я теперь не помню. Расставшись с Джиакомини Литвин немедленно протелеграфировал в Петроград в департамент полиции как данный им Джиакомини адрес так и фамилию, прося немедленно посадить там филера под такой кличкой.
Вернувшись в Париж, мы запросили департамент как нам быть дальше. В ответ получилась телеграмма о том чтобы в Россию выехал один только я,
Приехав в Петроград, я заявился к бывшему вице-директору Департамента полиции Васильеву, который меня и ознакомил с тем, что им было предпринято по этому делу: 1) они под указанной Литвиным фамилией и по данному адресу посадили филера, устроили наружное наблюдение дали знать подробные приметы Джиакомини начальникам пограничных пунктов с указанием такового на границе не задерживать, но иметь над ним неусыпное наблюдение. Из разго-{342}вора с Васильевым я вынес впечатление, что он этим делом очень интересуется и безусловно будет рад, если удастся таким образом открыть несомненно существующую в России немецкую агентуру. Напрасны были наши ожидания. Джиакомини в Россию упорно не приезжал. Прождав все сроки и еще несколько дней сверх того, мы запросили по телеграфу фон Бисмарка о причине неприезда Джиакомини. Была отправлена следующая телеграмма на французском языке: «Bern, Rue Brounaden 31, Bismark. Беспокоюсь отсутствием отца. Телеграфируйте как быть дальше.
Спустя дней пять после получения этой телеграммы произошел следующий неожиданный случай. Какой-то чиновник Министерства иностранных дел, впоследствии оказавшийся душевнобольным (фамилии не помню - кажется, Шаскольский) ворвался в кабинет товарища министра иностранных дел Нератова, замахнулся на него топором и едва его не убил, но был вовремя удержан. Этот непредвиденный нами случай мы использовали следующим образом. Нами была отправлена Бисмарку телеграмма: «Подряд взят. Пришлите управляющего в Стокгольм». Впоследствии выяснилось, что ответная телеграмма пропала в пути, но я все же выехал в Стокгольм. Здесь я в германском посольстве узнал, что меня уже ждут. Вместо Джиакомини приехал другой, который мне и заявил, что Джиакомини поехать в Россию не мог по непредвиденным обстоятельствам (эти обстоятельства мне до сих пор неизвестны), что работой нашей они довольны и что нужно было бы приняться за более серьезные дела, мобилизовав для этого все силы. Этим более серьезным делом оказалось следующее. Ввиду того что, как известно немцам, еще в 1905 г. в Черноморском флоте было революционное движение, выразившееся в памятном мятеже на броненосце «Князь Потемкин»; ввиду того, что во флоте сохранился антиправительственный дух, желательным является, подняв мятеж матросов, внушить им увести суда «Мария» и «Пантелеймон» (тот же «Потемкин») в Турцию. Мне {343} был представлен целый план обеспечения личной свободы и материального благосостояния для тех офицеров и матросов, которые приняли бы участие в акте, а также и указания, как поступить с сопротивляющимися, причем из этой последней категории - офицеров надо бросать в воду, а матросов только связывать.
Было также предложено организовать отдельную группу, которую надлежало отправить в Архангельский порт и на Мурманскую железную дорогу. В Архангельске важно было возможно больше мешать правильному сообщению пароходов, курсирующих между Архангельском - Англией и Америкой.
Замечу кстати, что это происходило в период нарождения военно-промышленных комитетов, которые были для немцев очевидной угрозой. В частности, рекомендовалось в Архангельске устраивать пожары на территории порта и, по возможности, портить прибывающие туда пароходы, не останавливаясь и перед взрывами таковых. Что касается Мурманской железной дороги, то рекомендовалось всячески препятствовать постройке ее. Способы: устраивать забастовки рабочих и, в крайнем случае, портить технические материалы.
Приняв изложенное к сведению, я уехал из Стокгольма, снабженный 30 000 фр., каковые вручил вице- директору Департамента полиции Васильеву. Путешествовал под именем купца Ральфа. За весь период моего последнего пребывания в России после свидания с Джиакомини, с мая по сентябрь 1915 г., Васильевым в курс дела был введен заведующий контрразведкой подполковник Федоров, проживавший в Петрограде. Приехав в Петроград, я сделал Васильеву подробный доклад о своей поездке, и, обсудив с ним положение, мы пришли к тому заключению, что в ближайшем будущем ничего делать не нужно. Это наше решение было одобрено и бывшим директором Брюн де Сент-Ипполитом.
Осенью 1915 г., в середине октября, я выехал в Цюрих. Перед отъездом я еще раз побывал у Васильева, который уже тогда собирался выходить в отставку. Добавлю здесь, что подполковник Федоров одобрял каждый наш шаг и не {344} предпринимал сам ничего самостоятельно. Васильев посоветовал мне в дальнейшем держаться следующей тактики: самому к немецким агентам не показываться, а если кто-нибудь из них затребует, то сказать, что вследствие сильного провала в России ничего теперь сделать не удалось, и что обстоятельства работы в России теперь таковы, что навряд ли можно ожидать каких-нибудь положительных результатов, причем просил в случае возникновения каких-нибудь новых замыслов или предложений с противной стороны не принимая таковых, категорически от них не отказываться и о каждом отдельном предложении извещать его.
В январе 1916 г. в Цюрих приехал опять тот же Бернштейн и сказал мне, что для них представляется в данный момент очень важным прекратить производство взрывчатых веществ на Шосткинском и Тульском патронных заводах. Я, руководствуясь данной мне инструкцией, дал уклончивый ответ, который в общих чертах сводился к тому, что в ближайшее время, по выяснении положения дел, в России, ничего предпринять нельзя, а что я постараюсь навести справки.
Это оттягивание шло приблизительно до марта 1916 г. В марте я получил приглашение приехать в Берн для личных переговоров по очень важному делу. Приехав туда, я был у Бисмарка, и он сказал мне, между прочим, следующее: «У русских одно преимущество перед нами на Черном море - это „Мария“. Постарайтесь убрать ее aus dem Wegschaffen. Тогда наши силы будут равны. А при равенстве сил мы победим. Если нельзя окончательно ее уничтожить, то хоть постарайтесь выбить ее из строя на несколько месяцев».
Затем он передал, что сейчас со мной будет говорить их посол, но чтобы я не подал виду, что знаю, с кем говорю. Когда пришел этот незнакомый мне господин, посол, то он завел разговор об общем положении России, в коем показал довольно большую осведомленность в разных оттенках русских общественных настроений. Поговорив со мной около получаса и, очевидно, оставшись довольным моими ответами, он меня
