Но, видимо, какая-то частица разума в моем замороченном мозгу оставалась. Недаром я советовался по поводу свадьбы с Максимом, Свечиным, Русланом, Иваном. Даже не то чтобы советовался, а сообщал, что вот, наверное, скоро женюсь на Полине, и наблюдал за их реакцией. Реакция мне была важнее слов.
К моему, от самого себя скрываемому недоумению, они активно поддерживали это решение.
– Ну, давно пора, – пожимал плечами Руслан. – Значит, отошел в конце концов от Натальи. Поздравляю. После тридцатника тяжело без жены. Я б сторчался, не будь у меня Маринки…
– Я бы тоже женился, – ныл по телефону Максим. – Лена… Не эта бы должность… На хрена я вообще согласился?! Гнию тут в этом Омске… Женись, конечно, Полина хорошая девочка. Главное – честная. Если говорит, что любит, значит, любит реально…
И Свечин, хоть и по своему обыкновению мрачно бубнивший, не отговаривал:
– А какие варианты? Одному от запоя до запоя по жизни течь? Семья нужна все-таки. Конечно, бывают напряги, но куда без них… А она ничего, вроде бы симпатичная. Давай, чего…
– Были бы у меня баблосы, – вздыхал Иван, – да квартира своя, я тоже бы… Каждую ночь с такой, блин, тоской один в кровать залезаю. А так… Классно, когда телка рядом…
В общем, никто из моих так называемых друзей и приятелей не выразил никакого сомнения, хотя знали Полинин характер (кроме разве что Руслана). И я уверился, что все так и должно быть – единственный вариант: свадьба, а потом много лет совместной жизни.
Мое сватовство состоялось легко и гладко.
Приехал к Гарнье утром девятого мая. Выгрузил из «Селики» ведерко с купленным в «Карусели» шашлыком, мешок древесного угля, пакеты, набитые разной едой, соком и легким вином. Меня встретили радостно, стали поздравлять с праздником Победы. Слышался в этих поздравлениях некоторый намек, но никто не прокололся. Видимость того, что они не подозревают о главной цели моего приезда, соблюдалась.
Полина была в легком фиолетовом платье, на голове косынка. Этакая продавщица фиалок… Была трезва, скромна, предупредительна.
День выдался отличный – ясно, тепло, – и стол накрыли во дворе. Мы с будущим тестем нажгли углей в мангале, положили шампуры. Наблюдая, как румянится свинина, потягивали вино; я показывал, что намерен остаться у них ночевать.
Полина с матерью делали на кухне салаты, носили на стол под сосной. Мари мирно и тихо играла в манежике возле крыльца. Геннадий Павлович рассказывал мне про дом под Феодосией.
– Раньше пятнадцатого июня там делать нечего – море холодное. А потом – прекрасно. Два этажа, три отдельных входа, море через дорогу. Пляж, мелкая галька… Я числа двадцатого примерно поехать думаю. Лучший отдых – никакие Египты…
– А мы в августе – в Болгарию! – отозвалась проходившая мимо Полина.
Отец с готовностью ее поддержал:
– Да, Болгария тоже прекрасно. Тем более что своя крыша будет над головой.
Шашлыки дотомились. Сели, стали есть, выпивать. Брат Полины Борис скучающе тянул сок, смотрел по сторонам, на наверняка надоевший ему до отрыжки штакетник ограды, сосны, ползающую в манеже племянницу. Видно было, что он бы без сомнений куда-нибудь далеко-далеко навсегда умотал, если б была возможность. Я в тот момент мысленно несколько высокомерно его пожалел: вот, дескать, немолодой уже парень, а ни жены, ни друзей, ни отдельного жилья, ни, кажется, занятий по душе…
Мари запросилась к нам. Дед принес ее, усадил на колени. Она потянулась к хлебу, мясу.
– Дать? – устав вместо этой еды совать ей бутылочку с чем-то белым, спросил Геннадий Павлович.
Полина заволновалась:
– Не надо, ты же знаешь… Желудочек слабый…
– Ну а как, просит ведь…
– Может, попробовать, – ляпнул я, – все-таки большая.
Полина как-то, как на старшего, посмотрела на меня, кивнула:
– Ладно, пап, дай ей батона чуть-чуть.
Мари жадно съела кусочек и довольно заулыбалась. Отвалилась деду на грудь.
– Ну вот! – обрадовался он. – А мы и не заметили, как наша крошка выросла. – Чмокнул ее в не очень-то пухлую щеку.
И Полина, и ее мать тоже стали радоваться; я понял, что это самый подходящий момент для того, чтоб делать предложение. Выдохнул, хоть и бесшумно, но глубоко, как перед глотанием полного стопаря водки, произнес четко и торжественно:
– Надежда Сергеевна и Геннадий Павлович, прошу руки вашей дочери. Мы решили пожениться и рассчитываем на ваше согласие.
Полина сдавленно вскрикнула, словно эти слова оказались для нее полной неожиданностью; Надежда Сергеевна тут же заплакала, будто дочь никогда не общалась с мужчинами, и вот теперь ее нужно выпускать в страшную и опасную взрослую жизнь. Отец Полины как-то удивленно-удовлетворенно крякнул и стал разливать вино по бокалам. Борис зашнырял глазами по сторонам активнее и тревожнее…
– Что ж, – сказал Геннадий Павлович, когда бокалы были полны, – отношения у вас, судя по всему, серьезные, познакомились не вчера… Мы с матерью уверены, что семья у вас будет крепкая, долговечная… А мы со своей стороны, как говорится, чем сможем – поможем.
– Да, – останавливая слезы, поддержала будущая теща, – совет вам да любовь. Совет!.. – И снова стала давиться счастливыми слезами. – Да лю… любовь!
Громко чокнулись, сделали по большому глотку. Весело, нахваливая, ели шашлык.
Праздничную атмосферу подпортила Мари, срыгнув хлебом. Тут же посыпались упреки друг другу, что вот взяли и дали, хотя нельзя… Но быстро успокоились, вытерли ребенку лицо, сменили кофточку, дали укропного чая. И вернулось радостное оживление; заговорили о свадьбе, несколько осторожнее – о том, где мы будем жить. По тону обсуждения я понял, что родители Полины не против отпустить ее и внучку ко мне. Впрочем, в тот момент это меня не напрягало, я был готов к такому раскладу, да и не мог всерьез представить, что буду постоянно здесь находиться. Разве что на выходных…
Короче, сватовство состоялось.
Ночевал в комнате Полины. Занимались с ней сексом, но без криков и стонов – за стеной была комната брата, а внизу – спальня старших Гарнье. К тому же рядом находилась кроватка с Мари.
На другой день ели остатки шашлыка, Полина потягивала вино и о чем-то думала, иногда влюбленно взглядывая на меня; я готовился сесть за руль. Торчал в основном во дворе, когда давали, натужно играл с потенциальной приемной дочкой… Беспокоило, конечно, что она все еще такая маленькая. «Как медленно дети растут, или это только Мари такая…» – вяло шевелился вопрос.
Видимо, поймав момент, когда рядом никого из взрослых не будет, ко мне подошел Борис:
– Ты на Полину не обижайся, что она психованная. Она ведь чуть не погибла. Не говорила?… Была у подруги, которая в том доме на Гурьянова жила. Хотела ночевать остаться. Уже отпросилась, но потом домой поехала. И ночью дом взорвался. С тех пор ее клинит часто…
Я не придал его словам значения тогда, лишь покивал. Мне казалось, что Полинины клины уже в прошлом.
Часов в пять мы с ней поехали в Москву. Вслед нам махали, улыбались. По всему было видно, что у родителей Полины свалился с плеч тяжеленный камень. Дочь была устроена.
Дома пили шампанское, ходили голые, постоянно обнимались и целовались, кувыркались на широкой постели… В общем, полная идиллия.
В понедельник с трудом собрались, я проглотил алкозельцер. Завез Полину на ее работу, приехал в агентство. Занимался делами в отличном настроении, хотя часто мысленно отвлекался, задумываясь о том, завтра или послезавтра подавать заявление, какие кольца покупать.
– Чего светишься? – ближе к обеду спросил Руслан, кажется, специально для этого подловив меня возле кулера.
Я ответил с шутливой горечью:
– Всё, прощайте пирушки и подружки.
– Что, серьезно? Когда свадьба?
– На неделе пойдем заявление подавать.
