— Чего ждем-то? — тупо поинтересовался начальник охраны.
Карпий шикнул.
Семь минут десятого.
Восемь.
Дежурный повернул голову и посмотрел на Шегаева суженными от напряжения глазами.
Девять.
Когда же?
Ему чудилось какое-то позванивание — нервы, что ли, у него так звенели?..
Тишина.
— Ту-у-у-у-у! — ударило вдруг в уши с такой отчетливостью и силой, будто паровоз стоял за ближайшими деревьями.
Есть!
Теперь второй! Протяжный!
— Ту-у-у-у-у-у-у-у-у!
— Было! Было! — повторял дежурный, тыча пальцем в глухомань тайги: — Там!..
Юго-восток 29 — вот он, точный румб!
Шегаев накрепко закрутил стопорные винты. Есть направление.
Снял шапку, вытер пот.
Верхние ветви лиственницы заходили ходуном. Богданов ловко добрался почти до низу, повис, раскачался, спрыгнул в сугроб.
— Нет, не видел, — с сожалением сообщил он, переводя дыхание. — Ни дыма, ничего… не видно!
— Неважно, — сказал Шегаев. — Я по звуку определился. Ясно слышал.
Повернулся к Карпию:
— Гражданин начальник! Разрешите приступать?
Карпий махнул рукой.
И сразу все ожило, задвигалось — началась работа.
Тайга вокруг лагпункта была сильно трачена нуждами строительства и отопления, и по редколесью бригада продвигалась быстро. Но впереди густился девственный лес. Метров через триста Шегаев оглянулся, чтобы бросить последний взгляд на лагерь.
Карпий и Камбала все еще переминались у ворот…
На их пути стояли то кусты и подросток, а то — вековые, в три обхвата деревья. С каждым из них нужно было повозиться. Бригада шла медленно, пильщиков приходилось часто менять.
Шегаев смотрел в визир гониометра, махал ладонью вправо или влево, корректируя положение очередной вешки. Безумолчно вжикала двуручка, вгрызаясь в смолистую плоть стволов. Мерщик тянул ленту, карандаш пикетажника выводил цифры. Подсобники топтали глубокий снег, рубили колья, тащили мешки с продуктами, немудрящей кухонной утварью и два ведра — одно для чаю, другое для супа…
Каждая строчка пикетажных отметок, каждая новая веха, каждый метр и шаг сокращал путь, лежавший по румбу ЮВ 29.
Если затея увенчается успехом, можно надеяться, что Карпий отпустит его назад в Чибью… или как там ее бишь теперь? — в Ухту. А если работа окажется напрасной, тогда… тогда, во всяком случае, будет интересно узнать, к какому результату привела она, начатая с нарушением всех инженерных правил.
Скорей бы!..
Но дело едва двигалось.
Ах, если бы тайга росла на ровном месте!
То и дело линия, неуклонно ведшая на румб ЮВ 29, обрушивалась в очередной овраг или заболоченную пойму вертлявой речки. Под глубоким снегом приветливо журчала вода. Мокрые ноги леденели в затяжелевших ватных штанах. Миновав ее, приходилось делать привал, разводить костер, сушиться…
Уже сильно смеркалось, и в какой-то момент Шегаев, как ни старался, не смог через трубу гониометра разглядеть вешку.
— Сколько там? — спросил он, отрываясь от окуляра.
— Три девятьсот двадцать, — сообщил Ярослав Сергеевич.
— Вот дьявол, даже до четырех не догнали!..
С досадой махнул рукой. Оглядываясь, натянул рукавицы на заледеневшие ладони.
— Хорош! Ночевать будем! Кто с топорами, сюда! Клещев, организуй мужиков! Рубите елочки! Помягче да побольше!
Сам протянул руку за пилой, которую устало держал рабочий.
— Дай-ка, хоть разомнусь немного… Ярослав, пошли, поможешь!
И пошагал, проваливаясь в снег, к примеченной сухой лиственнице.
— Не велика ли? — усомнился Ярослав.
— В самый раз! Ночь длинная. Лучше недожжем, чем спросонья кувыркаться…
Кое-как обтоптали.
Острая пила быстро въедалась в сухое дерево. Когда полотно стало клинить, Шегаев налег на ствол, а Ярослав сунул в надпил лезвие топора.
И вот вершина дрогнула… качнулась… стала медленно-медленно крениться… с нарастающим шорохом, а потом с шумом и треском, напоследок жалобно ахнув, ствол обрушился на мерзлую землю.
Тут подмога подоспела — быстро, в охотку, посучковали, раскряжевали, попилили на чурбаки.
Вокруг огромного костра устроили еловую перину, по ее краю — густой елочный же забор, защищавший от ветра. Одежда сохла на ветках и, должно быть, если посмотреть сверху, пар от логовища валил почище чем в бане.
— Смотри-ка, — сказал Кузьмин, простодушный каменщик из Воронежа, очищая миску от последних крупиц густой баланды из перловки и соленой трески. — Будто три нормы стрескал! В лагере так не поешь…
Ярослав Сергеевич хмыкнул.
— В лагере! В лагере ты, сколь ни паши, все равно полнормы получаешь.
— Или меньше, — вставил кто-то.
— Рожи-то у охранников видел какие?
— Как не видеть! — Кузьмин вздохнул, перекантовываясь, чтобы подставить жару, струящемуся от огня, другой бок. — Хорошие рожи, гладкие…
Шегаев встал, бросил в огонь несколько мощных поленьев.
— Укладывайтесь, мужики, спать пора.
Его самого тоже долил сон, но все равно нужно было по очереди смотреть за костром, следить, чтобы от случайной искры не загорелась одежда. Он предпочел сидеть первым.
— Игорь Иваныч, а сколь прошли сегодня? — поворочавшись, спросил вдруг Кумыкин, рябой механизатор.
— Три девятьсот двадцать. Восьмидесяти метров до четырех не хватило. Недобрали…
— Завтра доберем, — сонно заметил Ярослав.
— Это еще с погодой повезло… а если б метель! Сидели бы тут под снегом…
— Погодите, Игорь Иваныч, еще, может, и будет метель… Погода нынче переменчивая.
— Ты, Володя, как я погляжу, оптимист, — хмыкнул Шегаев.
Он длинной палкой-кочергой повалил пылающее полено, и оно рассыпало снопы искр.
— Три девятьсот двадцать, — повторил Кумыкин с выражением странной мечтательности. — Всего- то… А будто на другой планете оказались!
Шегаев даже вздрогнул.
И впрямь — будто на другой планете: ни собак, ни штыков, ни колючей проволоки, ни зуботычин!..
