Бьянкона. Только на этот раз приходилось выражать восхищение каждому из них в отдельности, потому что они, казалось, избегали друг друга. Внимательные наблюдатели были склонны предположить между ними что-то вроде разрыва, так как они приехали отдельно и почти не подходили друг к другу. Тем не менее артистка постоянно была окружена почитателями, в чем, может быть, играла не последнюю роль ее красота. Беатриче до тонкости владела искусством «драпироваться» как для сцены, так и для гостиных, и если ее туалеты обычно были немного экстравагантны, то это вполне соответствовало ее своеобразной красоте, много выигрывавшей от таких костюмов. Подобно большинству своих соотечественников, Беатриче охотнее всего одевалась в черное; в этот вечер на ней тоже было черное бархатное платье, отделанное атласом и кружевами и стоившее баснословных денег. На темном фоне сверкал убор из драгоценных камней, несколько ярко-красных цветков, размещенных без видимой системы, поддерживали легкий черный кружевной шарф на пышных волосах. Все это, вместе со смуглым цветом лица и сверкающими глазами, составляло одно гармоничное целое, и если имело целью произвести эффект, то цель была вполне достигнута.
— О господин Альмбах, вы здесь? — произнес лорд Эльтон, радуясь, что нашел человека, с которым мог говорить по-английски. — А я уже собирался в ближайшем будущем разыскивать вас. Последняя опера вашего брата…
— Ради Создателя, милорд, не начинайте говорить об этом! — перебил его Гуго с выражением ужаса на лице. — Меня до смерти замучили с оперой моего брата, каждый считает своим непременным долгом поздравить меня. Как часто я уже желал революции, землетрясения или по крайней мере небольшого извержения Везувия, чтобы в обществе стали говорить о чем-нибудь другом!
Лорд, смеясь, неодобрительно покачал головой:
— Господин Альмбах, вы не должны говорить так откровенно. Если бы вас услышал посторонний, то мог бы ложно истолковать ваши слова.
— О, я уже не раз доставлял себе удовольствие отвязаться от самых ярых его поклонников при помощи подобных выражений, — беззаботно воскликнул Гуго. — Я вовсе не чувствую себя обязанным отдаваться на заклание ради популярности моего брата. Как может Рейнгольд так долго выдерживать такое — я просто не понимаю. Должно быть, артисты в этом отношении устроены совсем особенно, мои нервы моряка уже давно спасовали бы!
Лорд Эльтон, казалось, находил большое удовольствие в настроении капитана, так как не покидал его ни на минуту, оставаясь молчаливым, но внимательным слушателем беспощадных замечаний, которыми Гуго, как всегда, щедро награждал знакомых и незнакомых.
— Смотрите, маркиз Тортони летит через зал со стремительностью кометы! — пошутил он. — У тех дверей, вероятно, есть какой-нибудь магнит, против которого он не может устоять… Ах, вот что! Теперь мне понятен этот неудержимый бег!
В последних словах звучала такая несомненная досада, что лорд Эльтон невольно повернулся лицом к входной двери, в которой показался консул Эрлау под руку с Эллой в сопровождении маркиза Тортони. На молодой женщине было белое, совсем простое платье, но нельзя было не заметить, что и в отношении своей приемной дочери Эрлау любил показать себя миллионером. Это кружевное платье, воздушными складками подчеркивающее тонкую талию Эллы, по своей стоимости намного превосходило бархатные и шелковые туалеты большей части находившихся в зале дам, а нитка жемчуга, обвивавшая ее шею, имела столь баснословную цену, что перед ней совершенно исчезали многие сверкающие драгоценности. На голове молодой женщины не было никаких украшений, ни одного цветка, но матовый блеск этих роскошных белокурых волос очаровательно гармонировал с нежно-розовым цветом кожи. Это лицо не нуждалось ни в каких расчетах туалетного искусства, оно и без того было прекрасно. Внимательные глаза дам довольно скоро определили стоимость на первый взгляд простого туалета, а мужчины не отрывали глаз от поэтического явления.
Когда Элла и ее приемный отец дошли до половины зала, одна из групп, в центре которой находился Рейнгольд, расступилась, и он оказался лицом к лицу с женой. Они уже не в первый раз встречались таким образом и на этом вечере могли ежеминутно ожидать встречи. Элла, по-видимому, была подготовлена к ней — только на мгновение дрогнула ее рука в руке Эрлау, а на щеках появилась и исчезла легкая краска; в следующую минуту взгляд темно-голубых глаз уже спокойно скользнул дальше, и она обернулась к маркизу, называвшему ей имена некоторых из присутствующих.
В противоположность жене, Рейнгольд стоял растерянный, как будто утратил представление обо всем окружающем. Хотя теперешний облик Эллы уже был знаком ему, она каждый раз казалась ему иной — при мягком свете горевшей под абажуром лампы в «Фиорине», при неясном освещении в бурный день на веранде, в полумраке аванложи оперного театра. Такой, как сегодня, он еще никогда не видел ее. Посреди ярко освещенного зала, в воздушном вечернем туалете, она, несмотря на совершенно несоответствующую обстановку, напомнила ему то чудное поэтическое утро в «Мирандо», когда синие волны тихо плескались о террасу замка, из садов несся аромат цветов, а на террасе, опершись на мраморную балюстраду, стояла стройная белая фигура… Тогда она тоже отвернулась от него, но теперь она обратилась к другому.
Вид Чезарио, не отходившего от нее ни на шаг, положил конец воспоминаниям; только слова брата, лишившие его покоя — «может быть, для другого», — звучали в его душе. Бросив угрожающий взгляд на Чезарио, Рейнгольд круто повернулся и снова присоединился к только что покинутому кружку, избежав, таким образом, поклона маркиза и лишив его возможности заговорить.
Маркиз был поражен. Он не мог понять причины поведения Рейнгольда, хотя давно догадывался, что здесь крылось нечто совсем иное, чем враждебные отношения между Ринальдо и Эрлау, как он считал раньше. От него не ускользнуло, что между его другом и Эллой существовала какая-то тайная связь, а сегодняшняя встреча лишь подтвердила это предположение. Чезарио был слишком горд, чтобы, подобно Беатриче, прибегать к шпионству, и стойко переносил неизвестность: обратиться за разъяснениями к Элле или консулу он еще не имел права, а Рейнгольд не желал дать ему ключ к разгадке.
Немецкий коммерсант был мало знаком обществу, среди которого находился, но его спутница уже успела обратить на себя внимание. При неожиданной встрече с Рейнгольдом консул сперва нахмурился, но, когда увидел, что Элла сохранила наружное спокойствие, эта встреча доставила ему даже некоторое удовлетворение. Эрлау гордился своей приемной дочерью и с удовольствием отмечал сопровождавшие ее восхищенные взгляды и лестные замечания. Находя, что ее бывшему мужу также не мешает быть свидетелем этого, старик, с трудом скрывая свое торжество, прошел с Эллой мимо группы, к которой присоединился Рейнгольд.
Благодаря массе приглашенных, двигавшихся в различных направлениях, и бесчисленному количеству комнат, открытых для гостей, лица, не желавшие встречаться с кем-нибудь, легко могли избежать этого. С приезда Эрлау прошло уже около четверти часа, пока капитану Альмбаху удалось наконец с ним поздороваться.
— Вы, кажется, вездесущи, капитан! — с удивлением произнес консул.
— Честь имею, — с легкой иронией ответил Гуго. — Неужели это вам так неприятно?
— Вовсе нет! Вы же знаете, что вас я всегда рад видеть, но, к сожалению, чаще вас приходится встречать в обществе вашего брата. Кажется, нельзя шагу ступить, не натолкнувшись на синьора Ринальдо.
— Он дружен с хозяином дома, — пояснил Гуго.
— Ну разумеется, — проворчал консул. — Хотелось бы мне найти такой кружок, где бы его не обожали и не подчинялись ему решительно во всем. Я не мог отказаться от приглашения нашего посланника, да и Элеоноре хотел показать что-нибудь другое, кроме комнаты больного. Вы уже говорили с ней?
— Конечно, — ответил капитан, глядя в противоположную сторону зала, где Элла разговаривала с маркизом, лордом Эльтоном и знакомыми дамами, — то есть насколько мог это сделать в присутствии маркиза Тортони. Он полностью завладел разговором, и мне пришлось скромно отступить.
— Да, к этому вам надо будет привыкать, дорогой капитан, — засмеялся Эрлау. — В обществе Элеонора редко может разговаривать с кем-нибудь одним. Я хотел бы, чтобы вы когда-нибудь посмотрели, как она принимает гостей у меня дома. Здесь нас почти никто не знает, не то, поверьте, вам пришлось бы сердиться не только на маркиза Тортони и лорда Эльтона.
Между тем Элла, закончив разговор, с легким поклоном покинула своих собеседников, чтобы присоединиться к приемному отцу. Так как маркиза, к его великому огорчению, задержали разговаривавшие
