беззащитными людьми. Я едва сдерживался, чтобы не сказать: 'Я так любил Катю…' Слава богу, не вырвалась эта фраза из-за моей растерянности.
— Ну что ж, — проговорил я. — Нечего мне вам сказать.
— А вам очень нужно было в эту командировку ехать? — спросил вдруг Витя.
— Совсем не нужно, — ответил я. — Меня взяли и заслали туда. И я сидел запертый и отрезанный от всего мира.
— Вы в тюрьме были? — неожиданно спросил самый маленький Коля Светлов.
— В тюрьме неделю не сидят. Самое меньшее — пятнадцать суток, — это Саша сказал.
— Иногда человек оказывается в безвыходном положении. Вот в таком положении я и нахожусь сейчас. От меня все отвернулись. Я вижу, вы меня презираете. Но поверьте мне, дети, как на духу говорю, ни в чем я ни перед кем не виноват…
Лица ребят посветлели. Что-то в их сердцах шевельнулось. Отогрелись их сердца. И тут их прорвало. Они заговорили наперебой:
— Ее отец выгнал из дому. Она прибежала к Катьке-большой, но бабка и оттуда ее выгнала…
— Она хотела вам что-то такое важное рассказать. Но не успела. Она тайну знала.
— Ничего она не знала, она просто фантазерка, — сказал Витя.
— Нет, знала, — закричала Зина.
— Давайте посидим, — предложил я.
Мы сели, и я сказал:
— У меня тоже тайна есть. Может быть, эта тайна тоже как-то касается Катиной тайны. Я вам расскажу, если вы никому не проговоритесь.
— Ни за что! — в один голос заверили ребята и вытолкнули из своих рядов Колю-маленького. — За него не ручаемся.
— Я поручусь за него, — сказал я, обнимая Колю. — Так вот, я действительно все эти дни находился в тюрьме. Гонялся за бандитами и сам попал по ошибке в тюрьму. Там я встретился с человеком, который имеет отношение к убийству Екатерины Дмитриевны. Что-то об этом знала и Катя. Только что именно, мне неизвестно… Теперь вы понимаете, почему я не был в селе в эти дни?
— Понимаем, — хором ответили дети.
— И не осуждаете меня? — спросил я.
Дети снова ответили мне утвердительно.
— Но у меня все равно есть вина перед Катей. И у каждого из вас есть вина перед Катей, потому что мы по разным причинам не пришли к ней в жуткую минуту одиночества и обиды, как не пришли к Кате- большой, которая сейчас плачет одна.
— Я позову Катю-большую, — предложил Коля.
Я кивнул, и он побежал.
Через несколько минут пришла Катя. Она не плакала, но глаза ее были красными, а веки набухшими.
— Мы просим у тебя прощения, Катя, — сказал я. — Мы обидели тебя.
— Нет, нет, что вы, — застеснялась Катя. — Я заплакала потому, что как увидела вас, так и вспомнила Катеньку. Она в последние дни только о вас и говорила. Помните, вы рассказывали про Ставрогина и про Неточку Незванову?
— Разве я рассказывал про Ставрогина?
— Рассказывали. Он еще ухо жевал у губернатора…
Ребята засмеялись, а мне стало грустно. Как же глупо, бестактно с моей стороны влезать в невинные души, рассекать нежные ткани и возлагать на детей непосильную ношу человеческой гордыни, отчуждения и низости.
— Это я, наверное, напрасно сделал, — прошептал я.
— Нет. Не напрасно, — сказала Катя.
— Я знаю, какая это тайна. Я знаю, кто убил Екатерину Дмитриевну, — неожиданно сказал Саша.
К нему все разом повернулись.
— Ты выкинь это из головы, не лезь в чужие темные дела! — произнес я почти на крике.
— А почему вы так говорите? — спросил недоверительно и даже злобно Саша. — Боитесь?
Как только он сказал это слово, так во мне снова вспыхнула жажда поиска правды. И злоба тоже всколыхнулась во мне: 'Надо же, эти птенчики меня подозревают! Наглость такая!'
— Не смейте никого подозревать! Это мерзко! — сказал я. — А я ничего не боюсь, только детям незачем лезть во взрослые дела.
— А как же Павлик Морозов? — спросил Саша.
— Во-первых, сейчас времена другие, а во-вторых, мне не нравится Морозов. — Я говорил с ними, как со взрослыми. — Не нравится сама идея предательства детьми своих родителей.
Я еще долго говорил им о том, что готов сам идти до конца, чего бы мне это ни стоило: позора, унижений, тюрьмы, готов бороться за ту единственную правду, к какой, наверное, стремилась Катя- маленькая.
— Ребята, там, в тюрьме, — говорил я, — мне вдруг все опостылело и у меня не стало сил бороться за правду. А теперь, когда я встретился с вами, когда я понял, как вы любите Катю и как она нас любила, теперь я твердо решил, что буду всю жизнь бороться против всего недоброго, что есть в нашей жизни. Я не хочу давать клятву. Но если бы довелось это сделать, я бы поклялся именем Кати-маленькой. Она всегда будет с нами. Мы всегда ее будем помнить.
Кое у кого на глазах заблестели слезы, а лица еще больше просветлели. Мы распрощались, и я не оглядываясь ушел. А когда, перед тем как свернуть за угол, повернулся, то увидел ребят, махавших мне руками.
Я шел и думал о том, что у меня в последние дни давно не было такого радостного состояния. Я думал о любви. О разной любви. К природе, к женщине, к творчеству, к родным, к детям. Мера человеческой высоты — любовь. И смысл жизни в любви. Особняком стоит в жизни человека любовь к детям. Здесь все чисто. Здесь не может быть фальши. Мигом распадается все, если закрадется фальшь. Любовь к природе, к женщине, к мужчине, к творчеству — здесь многое может быть прагматичным. Многое может быть подчинено извлечению определенной пользы. Любовь к детям не знает выгод. И все же тот, кто познал эту любовь, способен понять многое. Любовь к детям благодатно питает душу. Происходит, возможно, энергетическая подпитка. Но дети способны и отнять все. Их щедрость способна обернуться жадностью, максималистской агрессивностью. Они посягают на мир взрослого. И это уже крайности. За пределами меры совершенства. Гармонии.
Когда я подошел к своей калитке и обнаружил на ней приколотую записку: 'Не забудь встретить Розу Белую', мною вновь овладел страх. Сегодня было 22 августа. Значит, встреча должна состояться завтра. С кем? Кто такая Роза Белая? О чем уведомляло меня неведомое лицо. На кой ляд и кому я нужен?
Цыганские фокусы
— Такая настойчивость — это даже интересно, — между тем говорил Костя. — Зачем? Отвлечь, попугать? Зачем вообще вы им сдались? Где бриллиант? — вот главный вопрос. Убей меня бог, они считают, что кулон у вас. И пытаются найти с вами общий язык. Признайтесь хоть мне! — взмолился Костя. — Скажите, что сокровище у вас, — и мне все станет ясно.
— Костя! Не забывайтесь, — проскрипел я: мне надоела его болтовня, хотя он и подал мне любопытную мысль. Она тут же нашла подтверждение. Там, в тюрьме, когда Шамрай сказал, что кулон у него в роще спрятан, я промолчал. Он, видно, решил, что кулон у меня, иначе бы я что-то спросил о бриллиантах.
Петров, как только увидел записку и телеграмму, сильно разволновался. Никогда я не видел таким Петрова. Он тут же убежал куда-то с двумя бумажками.
