хозяйственный, например тот же Иван Федосеевич.
Против подобной косности и отсталости выступило областное радио.
Так-таки и было сказано, что Иван Федосеевич Варфоломеев и еще другой председатель, Кирилл Федорович Чернов, что оба они люди отсталые.
Между тем Иван Федосеевич вот уже четверть века председательствует в одном и том же колхозе, за это время, как он любит говорить, и погноил порядочно и попортил, однако кой-чему научился.
Не назовешь отсталым человеком и Кирилла Федоровича, который до сентябрьского Пленума работал директором МТС, добровольно пошел председателем в развалившийся колхоз и сумел наладить там хозяйство. Кирилл Федорович, будучи прак-тиком, заочно учится на агронома. Он специально интересуется экономическими вопросами, ввел у себя в бригадах хозяйственный расчет и читает на эту тему лекции по путевкам обкома партии.
Когда я узнал про историю с картофелем, то сообразил, что не в отсталости здесь причина, не в косности председателей, а в чем-то другом, но как ни ломал голову, не мог догадаться, почему они отказались от квадратно-гнездового способа. Ведь тут и посадить можно быстрее, чем под плуг. И обработать трактором, что скорее и дешевле. Главное же, что при экономии времени и рабочей силы — картошки соберешь много больше.
И вот оказывается, что в этом последнем я будто бы ошибся.
Я узнал недавно, что в одном здешнем колхозе, где картофель сажали исключительно квадратно- гнездовым способом, с каждого гектара получено было в прошлом году всего по пять тонн. И там же при посадке картофеля под плуг — урожай с гектара составлял обычно пятнадцать тонн. Сажали, же не гектар, не десять, а сто. И если бы даже год для картофеля был неблагоприятный, все равно разница непомерно велика.
Выяснилось, впрочем, что не в погоде здесь суть.
Здешние земли способны давать хороший урожай только при том условии, если их как следует удобрять, главнее всего — навозом. А навоза-то как раз очень мало, не хватает и других удобрений, поля истощены.
Так вот, при рядовой посадке картофеля, когда число растений значительно больше, чем при квадратно-гнездовой, урожай получается приличный. Он остается таким же от каждого отдельного растения и при квадратно-гнездовом способе, но растений ведь меньше, земля в квадратах между ними пустует. Иное дело, если бы землю хорошо заправить. На хорошо заправленной земле каждый куст картофеля в гнезде дал бы больший урожай, нежели в рядках, потому что земля, сейчас пустующая, позволила бы всемерно развиваться клубням, питала бы их своими туками.
Это рассказали мне оба председателя, и я не могу не верить им.
Стало быть, квадратно-гнездовой способ сам по себе хорош, но применять его следует на высоком агротехническом фоне, выражаясь языком агрономов. Да так оно и бывает всегда в сельском хозяйстве, где отличные результаты достигаются не единичным способом или приемом, как бы он ни был хорош в отдельности, но только лишь совокупностью их.
И не правильнее ли, чем обвинять уважаемых всеми людей в отсталости, забить тревогу по случаю того, что земли здешние столь истощены!
Это — во-первых.
Во-вторых же, следует знать, что в такого рода случаях, как этот, здешние колхозники резонно спрашивают: квадраты нужны или картошка?
Трудно сказать, долго ли просидел бы я дома со всеми этими мыслями, не замечая, как в горнице становится все светлее и светлее, если бы не то, что в мокрые стекла окон слепяще ударило вдруг солнце.
И вот я иду полевой дорогой, в сторону от села, почти у самого гребня косогора, с которого широкой улицей спускается вниз Ужбол. Косогор этот — коренной берег озера Каово. Склон косогора распахан, и теперь здесь, вверху, растут озимые хлеба, уже тронутые желтизной, а несколько ниже, по одну сторону села — серебрится овес, по другую же, между недостроенным еще скотным двором и стоящими далеко внизу свинарниками — тянутся ряды картофеля и каких-то кормовых корнеплодов.
Мне видна и ужбольская дорога — вышедшая из села в низину прямая полоска, что светлеется между редкими и чахлыми деревьями. Быть может, потому они так болезненны, эти деревья, что с этой стороны к дороге примыкает заболоченный луг, весьма обширный, с осоковыми болотцами, ядовито зеленеющими посреди блеклых, выбитых скотиной трав. Иной не найти причины, отчего эти деревья такие чахлые, тогда как те, что стоят на противоположной стороне дороги, высоко поднялись над землей и широко раскинули свои густые, темные кроны. За теми деревьями болото осушено и почти сплошь засеяно многолетними травами. Там та самая Бель, тот самый опорный, где много лет работал Андрей Владимирович.
Все это большое пространство земли как бы спускается с коренного берега и поперек пересечено железной дорогой, кое-где обставленной остроконечными елочками. Дальше, за железной дорогой с ее будочками и полосатыми шлагбаумами на переездах, открываются новые поля — ржаные, гречишные, клеверные, среди которых, окруженная десятком изб, стоит древняя
Взгляд перемещается за автомобильную дорогу, и там, на просторных и плоских поемных лугах, уже ничто не задерживает его, покамест не вперишься в голубоватую гладь озера. Озеро лежит посреди сырой, топкой низменности. На косе, врезавшейся в озеро, за серыми домиками предместья белеют стены, сквозные шатровые башенки и высокие храмы Дмитриевского монастыря, причудливо соединившего в своих пределах сказочные маковки древнего нашего зодчества, величественные купола, фронтоны и шпили времен классицизма, пышные каменные завитки и похожую на корону золотую главу тяжеловатого барокко. За монастырем, вдоль озера и далеко в глубь полей, осененные деревьями, выстроились дома города.
Над домами, над зелеными купами деревьев, над красными фабричными трубами, над шатрами и маковками кремля, от Дмитриевского монастыря и до серебристых цистерн, которые сияют за последними домиками окраины, — над всем Райгородом в голубом небе изогнулась дугой радуга.
В тишине пожарный колокол умиротворенно отбивает полдень.
Наталья Кузьминична говорит, что сегодня день «выстоит», потому что солнце поднялось. не с раннего утра, а часу в восьмом, должно быть.
По дороге из города едет в телеге здоровенная молодка, некрасивая, но чем-то очень симпатичная. Алюминиевые молочные фляги составлены тесно в задке телеги, в соломе, аккуратно схвачены веревкой и привязаны к грядкам — не стукнутся друг об дружку они, не звякнут, а ведь дорога тряская. Молодка сидит, свесив могучие ноги в крепких сапогах, изредка поправляет кнутовищем сползающую шлею на лошади. Должно быть, ей под тридцать, лицо у нее красное, загорелое, с доброй улыбкой.
Я видел, как она проехала в город, на базар, в половине шестого утра. Видел я и то, с какой удивительной легкостью ворочает она тяжелые фляги с молоком — наклонит флягу, подхватит другой рукой за дно и без видимого усилия вскинет ее сразу, поставит тихо, без стука.
Она повезла на продажу литров триста колхозного молока, да еще у колхозниц, которым недосуг ездить с молоком на рынок, взяла по бидону. К ее приезду на рынке уже выстроилась очередь, — все знают, что молоко она привозит хорошее, мера у нее полная, а цена дешевле, чем у молочниц. Сперва она продала колхозное молоко, а потом уж то, которое ей поручили продать колхозницы, — она и копейки не берет с них за услугу.
И вот теперь она едет домой, за две деревни от нашего села, по дороге возвращает женщинам их порожние бидоны, отдает им деньги.
Дома она прежде всего вымоет горячей водой фляги — этого она никому не доверит, — затем поедет на полдни, то есть к полдневной дойке на пастбище. Оттуда повезет молоко на сепаратор, вернется домой, снова вымоет кипятком фляги, вечером нальет в них вечернего молока, а утром, почистив лошадь и запрягши, опять отправится в город на базар.
Она и конюх, и возчик, и уборщица, и продавец, и кассир, — вот выгоды колхозного производства,
