На приморскрй аллее к Аве подошел мужчина в темно-синей одежде.
— Покажите ваши документы.
— У меня нет документов, — искренне ответила Аве.
— Почему же?
— У дельфинов не бывает документов.
Брови сержанта удивленно вскинулись.
— Я дельфин, — пояснила Аве. — Когда выхожу на берег, обретаю девичье тело. Я уже встретила любимого. И мне очень нравится ваш город, хоть он и не такой красивый, как Город дельфинов.
— Ясно: дурка, — буркнул сержант вполголоса. — А что там, в Городе дельфинов? Янтарные дворцы?
— Нет, дворцы нам ни к чему. Там просторные волны и коралловые цветники. И все мы верим друг другу, — вдохновенно принялась рассказыват Аве, не заметив насмешки.
— Пройдемте со мной.
Аве доверчиво пошла, даже не спросив, куда. Хоть и шелохнулась в груди тревога — она интуитивно почувствовала опасность.
А потом были равнодушные люди в белом и дом с желтыми стенами, с зарешеченными окнами. Дом, где у нее отняли свободу — одно из немногих прирожденных сокровищ, которым она дорожила.
— За что вы со мною так, — молила Аве, сдерживая соленые слезы. — Ведь я никому не делала зла.
От круглых таблеток хотелось постоянно спать. И даже снов прекрасных, сказочных, как раньше, больше не видела девочка-дельфин: только сомкнет больные тяжелые веки — перед глазами бурая, ржавая вода, горькая мертвая вода, какой в морях и не бывает, а разве что где-нибудь в болотах, в зыбучих трясинах.
Это был дом, где души живые ведут на убой. Дом именовался сумасшедшим. У кого были крылья, здесь их срезали, с нее же здесь содрать пытались ее дельфинью кожу, разлучить с памятью об океане и обо всей жизни прожитой, навязать взамен чужую жизнь, постылую, как та ржавая вода во сне.
Другой воды хотелось, живой и чистой. Аве полюбила тесную кабинку больничной ванной, как последнее напоминание о море.
Она нашла способ вырваться на волю. Отречься от всех своих слов, отречься от себя, никому никогда не говорить больше правды.
— Итак, вы утверждаете, что вы дельфин?
— Нет.
— Как вас зовут?
Она называет вымышленное имя.
— Где вы родились?
Она называет соседний городок.
— Вы хорошо плаваете?
— Немного умею.
— Где находится Город дельфинов?
— Его не существует. Никогда не слышала о таком.
— Вы понимаете язык зверей, птиц, деревьев?
— Нет.
— Кажется, она выздоровела.
Улица встретила Аве запахом горькой осенней листвы. Скорей домой, в бирюзовую глубь. Она бежала и чувствовала, как бьется сердце, будто колокольчик, резво и громко. Вечер зажигал холодные звезды и окна чужих домов. Аве нравилось заглядывать в чьи-то окна, представлять себе, как живут эти незнакомые люди. Но сейчас она торопилась.
Около певучего фонтана собралась компания человек в десять. Они были молодые, причем не временной, а особой непреходящей молодостью. Аве разглядывала их, как диковинку: латаные джинсы, рубахи с дикими рисунками. У одного парня была в руках гитара, он пел простую и добрую песню.
Аве подошла и села с ними рядом. Почувствовала, что можно так запросто подойти и подружиться, была в них какая-то открытость, невраждебность. Ведь приучилась бояться людей, а этих можно не бояться.
Здесь хлеб и вино делили по-братски на всех, предложили и ей.
— Кто вы? — спросила Аве.
— Мы свободные создания, дети пироды. Мы хиппи.
— А можно, я тоже спою свою песню?
— Будем рады, — парень дружески протянул ей гитару.
— Нет, эту музыку делать я не умею, — смущенно призналась Аве. — Я только спою. На своем языке.
Она пела дельфиньим зовом и клекотом, замирающим на гортанных щемящих нотах. Пела о том, как рождается солнце на заре где-то за дальней кромкой моря, и в этот час два любящих сердца находят друг друга. И еще о том, как дельфин угодил в расставленную хитроумную сеть, как бился и кричал, зовя на помощь, и плакал: зачем нужно созданиям Божьим ставить западни друг на друга?..
Смолкла волшебная песня без слов. Друзья по очереди крепко пожимали Аве руку. Не чужая она им, своя. Девочка, что играла на флейте, порывисто обняла Аве и завязала ей на запястьи тонкий нитяной браслет, черный по синему узор. Флейтистку звали Одиночкой — здесь сами выбирают свои имена.
— Спасибо, — тихо сказала Аве. — Спасибо за тепло души, за радость встречи. Оказывается, хиппи такие же хорошие, как дельфины.
Повстречалась с Грэем — словно и не был долгих дней разлуки. Аве учила его собирать опадающие осенние листья, яркие, как глубоководные рыбки. Они зашли вдвоем в дешевое кафе и пили сладкий кофе, но долго там сидеть им было скучно.
— Пойдем в дельфинарий, — предложил Грэй.
Морские жители, создав пару, проводят время в особом танце, а потом отправляются искать самое лучшее, самое красивое и надежное место для жилища, для будущих детенышей. А люди еще ходят вместе в разные интересные места, подметила Аве.
Грэй приметил у нее на запястьи безхитростный талисман. Но девочка ничего не рассказала ни о хиппи, ни о страшном доме-западне.
Во много рядов, как рифы, высились кресла над бассейном, а сам бассейн — как зеленый лоскутик моря; непонятно только, зачем людям искуственное море, когда рядышком настоящее. Грянула музыка, и на середину бассейна изящно выплыли два дельфина, изобразили шутовской поклон. Аве не сдержалась — ликующе крикнула, увидев сородичей. Девушка в ярком купальнике бросила им полосатый, бело-оранжевый мяч, и два дельфина принлись жонглировать, высоко подпрыгивая над водой. Детвора в зале хлопала в ладоши, но Аве видела, что в этой игре нет веселья. Чуть позже девушка вертела тонкий обруч, сквозь который ее питомцы должны были прыгать.
Аве нервно стиснула руку спутника.
— Грэй, милый, это нехорошо, неправильно. Ведь они в неволе, эти дельфины. У них отняли море, отняли свободу. Приучили их к каким-то глупым штукам и за это дают еду.
— Они привыкли, Аве. Им хорошо.
Аве, чуть привстав со своего места, позвала. И вскоре ответом ей был долгий, пронзительный дельфиний крик, полный и радости, и тоски в то же время. Забыты обручи и мячики, забыта глазеющая публика и строгая дрессировщица с неискренней, точно нарисованной улыбкой.
— Ты сорвала представление, — попенял ей Грэй, когда они шли вечером по аллее.
— Ну и что, — весело отозвалась Аве. — Глупость несусветная.
— Завтра я иду в рейс. Ненадолго, вернемся к вечеру. Давай увидимся у нашей скалы.
— Я буду ждать тебя, любимый.
