Как пришла беда, чумовая хворь — мудрый князь велел, чтоб по храмам всем благовестили сорок зорь. Сорок дней трезвон, пресвятой канон. Сорок белых зорь славят лепоту. Сорок алых зорь звонари в поту. Сорок ясных дней воспевают свет. Сорок злых ночей отступает смерть. Боже, исцели! До краев земли щедрый звон разлит. И уходит хворь, подобрав подол, за крутой овраг, за дремучий мрак. Трясовица, сгинь. Благовест. Аминь.
II. Угличский колокол
1 Как над Угличем вставала заря, было небо в облаках расписных, что заморский драгоценный ларец. Это небо возносило венец над царевичем веселым, младым. А судьба его вилась уж как дым, изгорала жизнь свечой восковой. То не алые цветы — кровь на мостовой! Свет-царевич — ровно голубь в силках, в синем взгляде догорает тоска. Он запутался в чужой подлой лжи, грудью белою упал на ножи! А заря над ним ангельский венец вознесла… Бейте в сполохи-колокола! Увела царевича смерть-царевна. Плакал колокол, рокотал гневно. Душу голубиную в небо ясное провожал, а народ на площади криком созывал…2 Убийцы по кровавому следУ скулят как псы и всем грозят расправой. Казните колокол — он прокричал беду. Казните ночь — она надела траур. Казните солнце: следующим днем оно закрыло болью лик пресветлый и не сияло светом и огнем, а стало сивым погребальным пеплом.3 Мы острожной дорогой идем сквозь чащобу и топь, волоча на плечах стопудовую гирю. Мы молчим, но многих берет оторопь: что-то сломано в непутевом мире! Тот, кого мы тащим на плечах — тоже каторжник, самому не дойти до тюрьмы, хоть он не калека. Эх, каких только нету глупых и диких чудес: этот ссыльный — колокол с душой человека. А может, и не человека, а ангела… Нас сорок братьев, ссыльных. Мы делим хлеб и ночлег. А когда от конвоя тайком раздобудется водка, мы ее делим, как горькое горе, на всех. И колоколу тоже — в безъязыкую глотку.
