— Да я сам хотел…
— Забудь, шучу я. Супчику для начала хлебни. Доковыляешь?
— Нормально…
Меня и впрямь поотпустило. К тому же впервые за эти дни не только наелся, но и выспался по- человечески.
— А красавица наша где?
— Да вон, на заслуженном отдыхе.
Наша красавица дрыхла под соседним кустом.
Дезертировав — пусть и ненароком, — я оставил их с ночным лесом тет-а-тет, и совершенно очевидно, что в отсутствие командира Лёлька, наконец, сама себя мобилизовала, и Тим, надо понимать, не сопротивлялся.
— Ну да, — подтвердил он мою догадку, — прошла боевое крещение. Целых три часа пасла два подведомственных тела. Теперь она у нас полноправный боец.
— А чего там-то?
— А ты… как бы это сказать… ты под утро обниматься к ней полез не совсем по-родственному…
— Да перестань!
— А чего перестань? Приснилось, наверное, что — ты и давай племянницу лапать… Да ладно, не парься, никто не в претензии… Просто спать-то охота, вот она и отползла.
Да уж — дела!.. Эко меня расколбасило…
— Ну ты же понимаешь, — начал было я.
— Да говорю же: не парься, — закрыл он тему, ладя на творимом волоконце очередной узелок.
Через полчаса первая на земле за последние полтыщи лет рукотворная тетива была готова. Тим попытал её на растяг, на разрыв, остался доволен и принялся крепить на припасённую мной и доведённую им до ума дугу. Тут и Лёлька проснулась. Потянулась всеми четырьмя и промычала:
— Эх, щас бы какавки! (кому чего)
В общем, это был очень хороший день: я жив, мелкая не хандрит, Тим весь в делах и, кажется, готов возглавить стаю.
А я, в принципе, и не возражал: целее буду. Должность скорее почётная, чем сколько-то осязаемая. Что, собственно говоря, она давала? Ну, право окрика, типа эй, куда, без меня не ходи. Ну, возможность скормить тем, кто слабее, кусочек пожирней и послаще…
Так что рули, Тима, на здоровье. Флаг тебе с барабаном. Но он тут же опроверг мои подозрения:
— А шалаш-то, дядьк, ставить, похоже, придётся, как считаешь? Надо ж тебе курс реабилитации пройти?
То есть инициатива как бы евонная, но принятие окончательного решения всё равно за мной.
— Значит, будем ставить, — провозгласил я, чувствуя себя в этот миг не меньше как Петром Великим.
Шалашей я в прежней жизни не ставил.
В прежней жизни я не ставил даже обычной палатки. Но что-то подсказывало, что они тем более, а идея возведения какого-никакого жилья грела, и пришлось срочно притворяться последним бойскаутом…
Мы соорудили его в полдня. Напоминал он больше вигвам, но это было настоящее строение. Со здоровенной жердиной торчком посередине (вот где кесарь брательников пригодился), с несущими… ну не знаю я, как обозвать наклонные слеги а ля рёбра жёсткости. За неимением гвоздей мы с Тимкой связывали их гибкими еловыми веточками. Получившийся каркас обложили лапами. В пару слоёв. Потом подумали и прибавили ещё пару. В общем, теперь мы имели роскошные лохматые апартаменты примерно два на два и два же в высоту. Вернее, три на три на три, если в шагах.
Я любовался на наше логово, пока не поверил, что в нём и взаправду можно при случае даже перезимовать. И тут же поделился этой светлой мыслью с сожителями.
— Ну да, — согласилась Лёлька, — вот так прямо в трусах одних и в кедах зимовать здесь и будем… Ты кормить нас сегодня собираешься или нет? — это уже Тимке.
Он как раз собирался: строгал стрелы. До темноты было ещё как до Пекина, и наш зверобой решил опробовать свежеизготовленное оружие в действии.
Мы проводили его (на этот раз я даже с инструкциями не полез — чего нарываться) и отправились за водой. Взяли кастрюли с баклашкой и пошли.
Ручьишко протекал тут же, в орешнике, в самой низине. Лёлька с Тимом разведали его, когда за грибами мотались. Она меня теперь и вела. Лупила пластиком как булавой по высокой траве и болтала без передыху.
А я по обыкновению самоуглублялся…
Замечательно, Андрей Палыч! Просто замечательно: четырёх дней не сдюжил — ласты клеить взялся. С ребятишек вон, что ли, пример бери. Ничего страшнее экзаменов не видали, а держатся, как полжизни тут. Ну, плачут иногда… А ты бы не плакал (без бы)? Но не сдаются же, в осадок не выпадают. Ни сами не выпадают, ни тебе, неженке, не дают — барахтаются.
Я действительно поражался: как же всё-таки гибки они, как пластичны. Вчера только в контактах да одноклассниках сидели, фотками с мобил обменивались, эсэмэсочками дурацкими, а сегодня по дичь ходят, птицу перелётную потрошат и жертвуют на благо общего дела, пусть и не кровью — причёсками вот, например!..
— …нет, если, конечно, Тимка много зверей настреляет, — балаболила Лёлька, — то можно шкуры с них содрать и одежды нашить, ну, как у эскимосов! Тогда да, тогда можно попытаться и перезимовать. Только шалаш надо раза в три толще сделать…
— Лучше землянку…
— В смысле?
— Землянку вырыть, а сверху уже шалаш…
— Точно!.. Слушай, землянку это вообще класс! И изнутри её тоже ветками выложить… Не, правда, тогда можно. И еды запасти. Шкуры — на одежду, а мясо закоптить, ты мясо коптить умеешь?
С копчением мяса у меня обстояло примерно как и с зодчеством, но я на всякий случай кивнул.
— Ну вот!.. Вообще, как нам с тобой повезло-о-о… Тебе на последний герой надо было ехать: ты бы у них тоже старейшиной был…
И вдруг — безо всякой прелюдии, в карьер:
— А у тебя
— У-у-у-у! Много кто… Дочки, у которых уже свои дети… Сын Ванька… А подумать, так и никого.
— Как это?
— Да так. Виделся я с ними в последнее время редко.
— Почему?
— Всё назавтра откладывал.
— Я вот тоже. А теперь…
И заткнулась.
— Ты мне это прекрати! — возмутился я, по возможности не фальшивя. — Никакого такого теперь! Недели ещё не прошло. Живы они.
— Да ладно. Живой-то папка бы меня давно нашёл.
— Думаешь, это так просто?
— Думаю, да. Тимка на деревьях зарубки делал. На каждом, где ночевать останавливались. И так, по дороге… Папка бы заметил и уже здесь бы был. Так что нет их никого больше, и не надо со мной как с маленькой.
Что возразить, я не нашёлся.
— А ты что же, совсем один жил?
— Ну, почему один… С одним человеком…
— С любовницей, что ли?
— Фу! Лёль!
— Да чего фу?
