— Ну да, откуда уж нам…
Вот ведь, думаю, глупая, она ещё жизни меня учить станет. И тоже сел, ножки свесил. А уж курить хотелось — до умопомрачения.
— Ласки, — говорю, — не вам одним не хватает. Она, может, самый большой дефицит из всех на свете.
— А то я не знаю! Ласку все-е-е-е любят… Значит чего?
— Чего опять чего?
— Не надумал ещё совращаться?
Главное, как спросила-то — захочешь, не придерёшься. Юмор это у неё такой! В два часа ночи в глухом лесу один на один с изнурённым воздержанием, какое подводникам не снилось, мужиком.
— Не надумал, — отчеканил я тоном шестиклассника, которого склоняют признаться в том, чего не совершал. — Хитрюга ты всё-таки… До утра ведь теперь гадать буду, что в твоём ужастике правда, а что для красного словца. Кстати, историй таких я и сам тебе ох сколько могу…
— Ну, таких-то вряд ли.
— Истории всякие бывают.
— Да что вы говорите? С удовольствием послушаю.
— Укладывайся давай, Шахерезада! Послушает она…
И, несмотря на полный полумрак, заметил, что таращится нахалка непосредственно на ту часть меня, что облачена в кальсоны. И инстинктивно, а поэтому совершенно уже глупо закинул ногу на ногу.
Естественно, она хихикнула.
Я, естественно, блинкнул и спрыгнул вниз: чёрт с ней, с трубкой, табачок-то у меня ещё остался, пойду хоть козью ногу какую сверну.
— Ну, не хочешь как хочешь, — загнусела она вдогонку. — Подштанники уж тогда, что ли, поменяй.
— А хамить тебе не идёт, — буркнул я из-за двери.
— Кто хамит? Я не хамлю, я заботюсь.
Вот возьму щас и тоже в лес уйду! — подумал я, кляня всё и вся, включая так легко согласившегося свалить Тимку. — И сама о себе заботься!
Ночь выдалась полнолунней давешней.
Светило прямо в окошки. Да и вообще, к рассвету шло. Гулкую тишину нарушал лишь отчаянный грохот лупящегося о стекло мотылька: оказавшийся в западне, он очень хотел назад, на волю. Он видел её и не мог уразуметь, что это такое его не пускает. И бился, бился…
— Ты спишь?
Пауза.
— Нет.
Пауза.
— А чо?
Долгая пауза.
— Так. Неохота.
Ещё дольшая.
— Иди сюда.
Чуть короче, но всё равно через раздумье.
— Ну иди, а?
Почти сразу:
— Не могу.
Снова пауза.
— Можешь.
Ещё одна. Мучительная и бестолковая.
— Тогда не хочу.
Тут же:
— И хочешь.
Пауза.
— Не заводись.
Бесконечная пауза и взрыв:
— Ну и пожалуйста!
— Лёльк!
— Всё, сплю я, не мешай!
От выкрика этого или ещё почему смолк даже мятежный узник у окна…
4. Скромное обаяние шизофрении
Говорят, здоровому человеку на то, чтобы уснуть, требуется семь минут.
Говорят, это лучший тест на сбалансированность нервной системы. Как пользоваться им практически — загадка. Но если говорят, значит, кто-нибудь да проверял?
Для уточнения этой гипотезы мне недоставало самой малости — здорового человека. И вообще: если кто полагает, что после таких разговоров можно закрыть глаза, сосчитать до четырёхсот и баиньки, то наше вам с плащ-палаткой!..
Говорят (же), что некоторые засыпают не от нехватки потрясений, а наоборот назло и вопреки им. Что подобным образом реагировали на стресс Ленин, например, с Блоком. То есть, говорят, наверное, про многих — я слышал об этих. Ильич, в частности, проспал открытие исторического Второго съезда. Вышло довольно курьёзно: Аврора по Зимнему палит, вождя в Смольном в президиум выбирают, а вождь где? — а вождь в отключке: перенервничал и сморило. Потом, правда, очухался, примчался на трибуну, и давай реформами сыпать: мир народам, землю крестьянам плюс немедленный мораторий на смертную казнь. Аж до июня будущего года — ни-ни.
То же примерно и с поэтом, хотя и слегка по иному поводу: услыхал о подавлении Кронштадтского мятежа — и шварк на боковую. Меня, говорит, знаете ли, в такие минуты очень подушка манит. Очень…
Аналогичным образом вела себя и одна из моих жён. Иной раз так насобачимся, что единственный выход — пасть друг дружке в объятия и окончательно доломать диван (говорят, идеальный способ снятия всех противоречий). И вот я вышвыриваю бычок и возвращаюсь с балкона с самыми радужными намерениями, а благоверная уже под этих двоих, не к ночи помянутых, косит. Да так, что стёкла в серванте гудят. Не разумела, бедняжка, какой съезд просыпала…
Короче, с полчаса ещё я гадал, чем вызвана патологическая Лёлькина сонливость — соловушка засвистела на второй минуте — избытком здравого смысла или так ненавистной мне в их сестре толстокожестью (будто не одно и то же!), после чего ужом сполз с печи, прихватил одёжу с обувкой, письменные принадлежности и — в рассвет.
Искусством выводить каракули наощупь я владел сызмальства, и, расположившись на ступенечках, что ваш Ленин, приспособил бумагу на коленку и застрочил:
«Уважаемая редакция! Ввиду радикально изменившихся обстоятельств выражаем крайнюю озабоченность». Точка. Иногда не нужно ничего уточнять. Всё ж и так ясно. И вообще: поменьше воды, сразу к делу: «Наши предложения. Первое: передайте автору, что лох. Мнение не консолидированное, но место имеет. Консолидированное-то как раз обратное: молодец, автор! Иной бы не устоял, а этот вторые сутки лох лохом, чего бы оно ему ни стоило. Спешим уведомить, что намерены следить за дальнейшим с удвоенным, однако предупреждаем заранее: как бы то ни — число недовольных всё равно превзойдёт. А не нравится — пускай встаёт на наше место и выбирает, кто ему самому более по душе: растлитель или рохля. У нас претензий к любому хватит. Таких, что не отмоется… Второе: нельзя ли как-нибудь прояснить судьбу убывшего в лес юноши? Понимаем, что задача непростая. Но на то ж и автор! Мы, что ли, должны за него
