брошенной.
И взбешенной.
Да, черт возьми, взбешенной. Да как он мог бросить ее таким образом? Как? Как, если только недавно она сожалела лишь о том, что им не удалось проснуться в объятиях друг друга.
Дженни стояла на потрескавшемся тротуаре, бессмысленно уставившись на опустевшую улицу. Как мог он оставить ее так жестоко, даже не сказав ни слова на прощание? Значит, она для него совсем не важна? Если он любит ее…
Мысль об этом потрясла ее. А любил ли он ее вообще? По-настоящему? И любит ли она его так, как должно? Или же случилось лишь то, о чем говорил Кейдж прошлым вечером? Может, они просто вступили с Холом в те отношения, которые все давно от них ожидали, отношения удобные для нее, поскольку были беспроблемными и безопасными, и для него, так как не отвлекали от исполнения пасторских обязанностей?
Какое унизительное ощущение.
Она постаралась отбросить его. Почему бы по-прежнему не купаться в любви и счастье, окутывавших ее еще вчера вечером после их потрясающей любви?
Однако ту неопределенность, что внезапно осознала она, нельзя было просто задвинуть под коврик. Неопределенность, словно заноза, засела у нее в голове, и она пришла к твердому выводу, что прежде, чем Хол вернется домой, она должна сама сделать некоторые умозаключения. Глупо выходить замуж, испытывая сомнения, душившие ее сейчас. Соитие тел было потрясающим, однако Дженни понимала, что оно не может быть прочным основанием брака. Возможно, она просто находилась под опьяняющим воздействием снотворного. Вероятно, ее воспоминания о занятии любовью далеки от реальности. Может, это просто эротические фантазии, плод накачанного наркотиками воображения.
Резко развернувшись и намереваясь вернуться в дом, она буквально врезалась в Кейджа, который подошел сзади так тихо, что она даже не подозревала, что он рядом.
Она подпрыгнула на месте от неожиданности.
Он внимательно разглядывал ее из-под своих песочного цвета бровей. Его золотисто-карие глаза смотрели на нее твердо и немигающе, словно у большой хищной кошки. Кейдж стоял неподвижно, абсолютно неподвижно, пока невольно один уголок его рта не опустился вниз.
Дженни расценила этот весьма красноречивый жест как выражение раскаяния и сожаления. Он жалеет ее потому, что ей не удалось убедить Хола остаться дома? Неужели всякий в городе будет теперь именно так смотреть на нее — как на достойную сожалений брошенную любовницу, оставленную мужчиной, для которого его работа, его жизненное предназначение оказались важнее, чем она?
Раздосадованная этими мыслями, она, выпрямив плечи, отвернулась и попыталась его обойти. Однако Кейдж преградил ей дорогу:
— С тобой все в порядке, Дженни? — Его брови, как ей показалось, удивленно поползли вверх. Он смотрел на нее, странно прищурившись. Подбородок его казался твердым как гранит.
— Конечно, — бодро ответила она, изобразив вымученную улыбку. — А что такое? Что со мной могло случиться?
Он пожал плечами:
— Хол уехал, не попрощавшись с тобой. Бросил тебя.
— Но он же вернется. И он был совершенно прав, поступив так решительно. Я не вынесла бы этой прощальной сцены. — Интересно, ее уверения звучат столь же фальшиво, как это представляется ей самой?
— Ты говорила с ним прошлой ночью?
— Да.
— И что? — спросил он.
На ее лице застыла фальшивая улыбка, а взгляд скользнул в сторону, не выдержав его столь пристального внимания.
— И он укрепил мою уверенность в нем. Он обязательно женится на мне, едва только вернется.
Это была не совсем ложь. Однако ее слова так мало походили на правду, и пристальный взгляд Кейджа дал ей понять, что он ей не поверил. Она быстро обошла его.
— Ты уже завтракал? Я приготовлю тебе что-нибудь. Яичницу-глазунью из двух яиц, обжаренную с обеих сторон?[4]
Он благодарно улыбнулся:
— Ты помнишь, как я люблю?
— Естественно. — Она придержала для него дверь, посторонившись и прислонясь к косяку, давая ему пройти. Когда его тело слегка коснулось ее, каждая клеточка в ней затрепетала. Груди напряглись. Бедра обдало жаром. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Дженни была потрясена. Она постаралась скрыть свое волнение, немедленно приступив к приготовлению завтрака для Кейджа. Руки ее дрожали так, что она едва могла их контролировать, и, поставив перед ним тарелку с завтраком, она быстро скрылась в своей комнате.
Теперь, когда ее спящее до сих пор тело было пробуждено к сексуальной активности, оно, казалось, вовсе не желало засыпать снова.
Господи, неужели ей теперь все равно? Неужели это проклятое тело не делает никаких различий? Неужели оно будет теперь так реагировать на любого мужчину?
Мысль об этом буквально потрясла ее. Она, тем не менее, разделась и, поджав ноги к груди, свернулась калачиком под одеялом. Она вновь представила себе события предыдущей ночи, и приятное, соблазнительное чувство накрыло ее.
Темная янтарная жидкость, наполнившая стакан Кейджа, была не в состоянии затмить его чувство вины, однако он столь пристально смотрел на него, будто это представлялось ему возможным.
Три пивные бутылки с вытянутыми горлышками расположились перед ним в ряд на столике. Они были пустыми. Он перешел на «Джек Дэниелс»[5] уже около часа тому назад, однако вина, буквально отравившая все его чувства, вовсе не собиралась улетучиваться, несмотря на практически летальное количество употребленного им алкоголя.
Он изнасиловал Дженни.
Не было смысла изобретать эвфемизмы, чтобы замаскировать его поступок. Он мог бы сказать, что занимался с ней любовью, что он открыл для нее прелести сексуальной жизни, что лишил ее невинности. Не важно, как ни успокаивай себя этими семантическими изысканиями, он все равно ее изнасиловал. Да, это не было грубым насилием, однако она вовсе не подозревала, что это был он, она не давала своего согласия. Это было насилие еще более низкого и подлого сорта.
Он сделал еще один глоток крепкого виски. Оно обожгло все внутри. Он хотел напиться до рвоты. Возможно, это сможет его очистить.
Да кого, черт возьми, он обманывает? Ничто не очистит его от этого. Он не чувствовал себя столь виноватым уже много лет. Он буквально купался в своей вине, в своем раскаянии. И что, будь все проклято, ему теперь с этим делать?
Сказать ей? Признаться?
«Ах да, между прочим, Дженни, по поводу той ночи, помнишь, той ночи, когда уезжал Хол и ты занималась с ним любовью? Ага, замечательно, так вот, это был не он. Это был я».
Кейдж грязно выругался и осушил одним глотком стакан. Он мог только представить себе ее лицо, ее милое, дорогое лицо, вдребезги рассыпавшееся перед его мысленным взором. Она ужаснется. Знание того, что она была с ним, ввергнет ее в шок, из которого она не выберется. Самый знаменитый охотник за юбками в западной части Техаса соблазнил невинную Дженни Флетчер.
Нет, он не мог ей в этом признаться.
Он совершал дурные поступки и раньше, но на этот раз превзошел все мыслимые и немыслимые законы. Кейджу нравилась его репутация возмутителя спокойствия, бабника и нарушителя общественной морали. Он строил свою жизнь соответственно, трудился, чтобы поддерживать ее, напоминать родителям, что с годами Кейдж Хендрен не утратил прежней склонности к вызывающему поведению. Он даже брал на себя ответственность за те вещи, которые на самом деле не совершал. Он со спокойной, ленивой усмешкой
