такой, что в нем растворяются любые запреты. И даже гестапо работает спустя рукава.
Шепке вышел на него после беседы с одним парнем из Штирии, коротавшим отпуск здесь же. Черт его поймет, за какие такие заслуги лейтенант военной полиции оказался в Рождество в Париже. Но у австрияка, видимо, карта, что называется, «попёрла». Оракул напророчил ему, что его сын, которого еще и в проекте- то не было, непременно станет — ни больше ни меньше — гаулейтером Калифорнии. Заявление более чем смелое. И способный к нехитрому анализу человек, а Шепке был способен куда как на большее, мог из этого заключить, что: первое — Америка на свою погибель все-таки вступит в войну, второе — и до Калифорнии дойдет немецкий солдат! Швартоваться нам в Сан-Диего, братва! Ланс никогда еще не ошибался в пророчествах. Сам Фюрер, говорят, не раз обращался к нему. Шепке уже живо представлял себе скалистые берега Ла-Хойи, изрезанные мелкими фьордами прямо как в Норвегии, стальные корпуса лодок, матросы в парадке выстроенные на баке, громады наших линкоров, черный дым из труб…
Сомнительно, чтобы такой монстр оккультных наук так дёшево врал, ну прям как цыганка на базаре в Севильи. Все это еще можно понять — домик на берегу Талерзее,[45] красавицу-жену Аурелию, тут, как говорится, много ума не надо. И ограничился бы тем, что есть — солдату эти сказки самые приятные — жив и хорошо, а тут… такое громкое заявление…
Надо сказать, что Ланс был весьма мрачным типом. Он принимал посетителей в роскошном люксе «Ритца». Но даже золото вышивки портьер в его комнатах выглядело зловеще.
— Прошу вас, — инструктировал он друзей, — формулируйте вопросы корректно. Я не даю прогнозов на чувства, я не отвечаю на вопросы типа «все ли будет хорошо»? Четко определяйте, что вы хотите узнать. Недопустимо обращаться к судьбе с абстракциями. Вопрос можно задать лишь один раз. Сформулируйте вопрос, на который можно дать четкий однозначный ответ.
— Скажите, месье, какое у меня будет воинское звание через 30 лет, в 1971 году? — спросил Кречмер. — Ведь если я погибну — значит, не будет никакого, — пояснил он Шепке.
Ланс нахмурился еще более обыкновенного. Он замер, его взгляд остановился и остекленел. Несколько минут он бормотал какие-то несуразицы, а потом, как бы очнувшись ото сна, отчеканил:
— Адмирал флотилии в отставке. Вы год как на пенсии.
— Что за звание такое?
— Оставь, — прошипел Шепке, — он же не моряк — раз адмирал, значит — флотилии. Вообще-то это все равно как пальцем в небо… — ухмыльнулся Шепке. — Приходят молодые оберлейтенанты — естественно, им скажут, что спустя 30 лет все будут адмиралами. Нет… надо как-то иначе… А вот он? Будет ли он, — Шепке ткнул в Ройтера, — богат к 1971 году?
— Неверно задаете вопрос! — оборвал его Ланс. — Богатство — понятие относительное. Формулируйте конкретнее.
— Что может себе позволить зять банкира? — все не унимался Шепке. — Виллу на берегу теплого моря или собственный остров?
— Хорошо, — выпалил Ройтер. В конце концов, он уже привык получать удары. Пусть судьба ему еще раз даст понять, что у него с Анной нет никакого будущего. Все равно она будет с ним. Иначе все умрут. Все — не все, но… — Хорошо, вилла на острове…
Ланс закатил глаза. Он опять погрузился в нирвану и не реагировал на внешние раздражители вроде разрывов хлопушек и петард на улице.
— Да. Вижу. Вижу, — начал медленно изрекать он. — Ваш дом, яхту. Вы — владелец острова. Довольно большого острова. — Ланс как-то недоверчиво и даже с опаской покосился на Ройтера. — Вы будете обладать большой властью, молодой человек… А это триумф! Никак, кроме как через родственные узы с этой странной семейкой, всего этого он не получит. Можно, конечно, предположить, что дочки банкиров вьются около него пачками, но здравый смысл подсказывает — ты победишь. И здесь.
Ланс смотрел на Ройтера стеклянными глазами. Он явно
— Сеанс окончен! — вдруг прервал он. И вышел из комнаты, ни слова не говоря.
— Черт! Ройтер! — взвизгнул Шепке. — Я что, опять позади всех, что ли? Ты получил, ты получил… — ткнул он пальцем в живот последовательно сначала Кречмеру, потом Ройтеру. — А я?
— Кто не успел — тот опоздал! — хмыкнул Кречмер.
Шепке изменился в лице, погрустнел, но промолчал.
— Что-то не хочу я гадать… — сказал он. Но это была лишь минутная тень, пробежавшая над прекрасным рыцарем моря. Спустя три четверти часа в ресторане на первом этаже Иоахим произносил торжественную речь, размахивая бутылкой Moet de Shandone.
— Я бы хотел сейчас выпить за Хельмута! Мы с тобой, Отто, его обогнали. Пока обогнали, и вроде бы у него тоннаж меньше. Да, но давайте подумаем о том, какой это тоннаж. Сколько эсминцев ты утопил? — обратился он к Ройтеру.
— Девять!
— Вот! Девять! Это, знаете ли, арифметика! На каждом как минимум 50 бомб. Это значит, 450 бомб не высыпалось на нас и наших ребят! Это значит, что они уже никогда не придут в порт и не возьмут свой груз снова. Девять эсминцев — на каждом минимум 150 человек команды — это почти полторы тысячи! Это 1500 опытных английских моряков уже никогда не будут патрулировать океан. Это значит, они никогда не встанут уже на пути наших подводников! Сколько жизней он спас для Германии! Сколько матерей должны ему сказать спасибо! А тоннаж? Ерунда это все. Спорт — не более того. Отто Веддиген был бы доволен, уверяю тебя.
— Господа! — обратился Шепке к посетителям. — Я прошу вас поприветствовать героя Кригсмарине Хельмута Ройтера! Кавалера рыцарского креста! Это выдающийся подводник, настоящий морской волк и просто хороший парень!
— Отставить!! — зашипел на него Кречмер и дернул за полу кителя. — Не хватает нам еще тут привлекать к себе внимание подобными выходками!
— Нет, Отто! — отвел его руку уже изрядно захмелевший Шепке. — Героев нужно знать в лицо!!! — Несколько офицеров действительно лениво похлопали в ладоши, но вскоре вернулись к своим прежним делам. Они и сами были героями — эка невидаль! А разве в отпуске в Париже в Рождество бывают другие? Только штабные крысы — но те не в счет, а этот парень с крестом — ну да, свое дело знает. Но, по совести сказать, эти подводники уже всех достали! Чем они лучше нас, тех же асов Люфтваффе? Или вы думаете, что зенитные батареи в Лондоне заряжены конфетти? А знаете ли вы, уважаемые морские волки, как это бывает, когда засорялся песчаной пылью воздушный фильтр танкового двигателя, а эти «томми» лупят по вас прямой наводкой? А зажаренных заживо товарищей из танка не вытаскивали? То есть в буквальном смысле, совсем зажаренных, с корочкой, как вот эта баранья нога? Так что герои — не герои — это к господину Геббельсу. У нас с жизнью и смертью другие счеты. Мы живы, и мы в Париже! Гип-гип ура!!!
Примерно так выражались настроения офицерского корпуса ресторана «Эспадрон», выходящего окнами на place Vendome, чего нельзя было сказать о представительницах прекрасного пола. Шепке сделал свое черное дело. Две из них оказались журналистками из «Тагеблатт», тотчас поспешили воспользоваться полученным шансом. Сказать, что Кречмер был зол как черт, — ничего не сказать. Уж про его-то нелюбовь к прессе ходили легенды. Сейчас он как раз переживал последствия очередной атаки берлинских издателей, требовавших от него написать книгу вроде приновской. Кречмер только что не кусался, когда пару дней назад пришел прямой приказ из ставки Дёница. Это очень озадачило бедного Отто, но приказа ПАПЫ (!) он ослушаться не мог. А «муки творчества» были очень тягостны прусскому морскому офицеру, каковым был Кречмер. Это артистичному Шепке и сентиментальному Ройтеру нравится такое внимание. Другое дело Кречмер. И он не нашел ничего лучше, как искать убежище от этих назойливых журналисток у Бахуса, и через некоторое время был таков, что Ройтер и Шепке просто переносили его из ресторана в ресторан, как грузчики в Гамбурге таскают мешки с желтоватым тростниковым кубинским сахаром.
Девушки-корреспондентки оказались очень милы и общительны. Пожалуй, даже чересчур общительны. Шепке удалось очаровать их с первых слов. Ну да он не был бы Шепке в таком случае. Конечно же, они договорились дать эксклюзивное интервью. И прямо сейчас, в номере наверху. Ночной Париж в окне!.. Мы живы, и мы герои! Гарсон! Пять, нет, шесть шампанского нам в номер!..
Казалось, прошло несколько секунд полной отключки. Ройтер стал слышать звуки. Это были звуки
