утра. В ванной лилась вода, по комнате расхаживал Шепке и пинал разбросанные вещи.
— Здрасте! Ерш вашу насрать!
— Что было… — прохрипел Ройтер.
— Знаете, герр лейтенант, БЫЛО ВСЕ!!! — Шепке хохотнул.
— Чё такое? Ничего не помню… — Ройтер обхватил голову руками и стал растирать виски. Впечатление было такое, что внутри черепа было набито мясо, а не мозги. Обычное парное мясо. Или как будто задница втиснута в череп. Причем, заметим, чужая задница. Он попытался принять вертикальное положение. Его повело, он боком сполз с дивана на пол.
— Ну, вы, батенька, и нарезались…
В дверь постучали. Мальчик принес конверт. «Для господина Ройтера!»
— Пусть положит на столик, — проговорил Ройтер, пытаясь встать на четвереньки. Ноги слушались очень плохо. — Дать суда… — Хельмут потянулся за конвертом, столик опрокинулся, и на ковер высыпались фотографии.
— Ого! — только и вырвалось у Шепке.
И было с чего. На снимках была запечатлена вчерашняя оргия. Одно фото было особенно примечательно. На нем был изображен убийца английских эсминцев собственной персоной, на плечах у которого сидела одна из вчерашних девиц и хохоча лила тонкой струйкой шампанское себе на ляжку, это шампанское самозабвенно слизывал герой Кригсмарине. Единственное, что было на девице из одежды — фуражка Ройтера.
— А-пиз-де-неть… — по слогам проговорил Шепке. И вытер полотенцем испарину со лба. Веселость его мгновенно улетучилась.
Ройтер еще, похоже, не понимал, что же случилось. Он тупо вертел фотографии. На некоторых, да, можно было увидеть спину валяющегося у батареи отопления Кречмера, но это просто чья-то спина, даже не видно толком, в чем он одет, просто «какой-то моряк»… Шепке, опять же, в тени и смазан. Лица не видно. Ройтер же представлен во всей своей красе. Значит, кто-то успел их вчера запечатлеть! И как быстро сработано. 10.00 уже все проявлено и отпечатано…
А ведь вот он — настоящий конец карьеры! Колбаса, доносы — все это детский лепет по сравнению с этим. Попади такие фотографии англичанам — их бы пропаганда оторвалась по полной… И для него вся эта история выливается в штрафбат как минимум. Но что куда хуже — это может докатиться до Анны, и тогда уже капут на все сто. Она не примет его уже никогда, все, все, что он с таким трудом выстраивал, вымаливал прощения по маленькому шажку, все в одночасье превращается в ничто, и нет пути назад… Он уже почти слышал ее голос с оттенками металла. Что-то вроде «Горбатого могила исправит!..» Сильный шаг со стороны врага, если это, конечно, враг… Но если не враг — то кто?
Первым из шока вышел Шепке.
— Стоять, сука! — завопил он и бросился за мальчиком.
Глава 13
ИЗУМРУД ПРОДОЛЖАЕТ ПУТЬ
Из всех вечных вещей любовь длится короче всего.
Анна Демански никогда не плакала. Во всяком случае, никто из близких такого не помнил. Ни в детстве, ни в ранней юности, ни даже когда трагически погибла ее старшая сестра. Печальные события в жизни она переживала без видимых эмоций, со стойкостью, которой мог бы позавидовать иной командир подлодки. Единственная ахиллесова пята — был маленький Ади. (Ну а как еще должны были назвать мальчика — голубоглазого блондина — в Берлине 37-го года!) При внешней сдержанности и даже холодности она опекала его, как волчица единственного детеныша. Безусловно, это был главный мужчина ее жизни. Когда речь заходила о сыне, она, обычно колкая и хмурая, преображалась, в глазах появлялся огонек, и на лице — некоторое подобие теплой улыбки. Улыбка у нее была очень выразительная, одного движения губ хватало для того, на что у поэта эпохи романтизма ушли бы целые литры чернил. Ее улыбка могла быть насмешливой, презрительной, уничижительной, довольной, довольной с оговорками, но теплой — только с сыном.
Ее отец был крупным партийным и финансовым деятелем, чуть ли не вторым человеком после Шахта,[46] но политическая жизнь страны текла совершенно независимо от Анны. Единственная общественная организация, в которой она состояла, был местный пивной клуб. Новая религия в ней жила стихийно, инстинктивно. Ведь для продолжения рода волчице вовсе не нужна никакая партия. Ей нужен волк. Своего волка она учуяла в Ройтере. Дочь крупного чиновника, контролировавшего половину всех финансов огромной империи, и сын моряка, ставший к тому времени студентом университета. Они имели шанс встретиться один на миллион, но он выпал благодаря причудливой игре судьбы. И эта судьба явно была склонна зло шутить с обоими. Трудно было найти двух людей более упрямых, эгоистичных и неуживчивых, чем эта пара.
Однако метания душ вовсе не помеха для жизни тела. Сын, получившийся в результате слияния этих генетических линий, являл собой практически готовый плакатный образ истинного арийца.
Вот оно, настоящее воплощение будущей расы господ! Таких бы побольше! Но «побольше» не вышло. Отношения дали трещину еще до рождения человека будущего. А если Анна что-то решала — никто не мог свернуть ее с курса. С таким же успехом можно было бы пытаться развернуть летящий на всех парах локомотив. Получилось то, что получилось. Ройтер — в Киле. Анна с Ади — в Потсдаме. А фото моряка — на полке в гостиной, во Фленсбурге.
Хуже всего было, что незадолго до описываемых событий Анна сказала твердое и окончательное «нет!». А ведь они уже практически были семьей! И вот в один прекрасный день Ройтер как бы в шутку услышал «Уходи!». Сначала не понял, думал, обычная дурь бабья. Оказалось — нет… или да… но тут уж дурь так дурь. Решение принято. Если хотите, господин курсант, можете застрелиться.
Но он не застрелился. Он сделал другой решительный шаг. Недаром его способности отметил сам фюрер. Резкий поворот в его жизни, приведший его в Мюрвик, не состоялся бы, не будь Анны. И вот он в Потсдаме. Лейтенант Кригсмарине, кавалер рыцарского креста. Санитар моря… Капитан-колбаса… М-да…
Все-таки Рождество — это прекрасный праздник. Не в жестянке болтаться, поляков топить, а идти по этим милым улицам — от вокзала Хаупбанхоф-Потсдам через Длинный мост в сторону парка Сан-Суси… как же здесь летом замечательно!.. И идти домой. Там тепло, трещит камин, и они (да, ОНИ, — их двое!) его ждут. Он вспомнил, как каких-то три часа назад его встречали активистки BDM.[47] Все было очень торжественно. Речи, музыка, цветы… Особенно запомнилась ему одна симпатичная девчушка с огромными, как у куклы, темными глазами и длинными-предлинными ресницами. Она смотрела на него как на настоящего героя, с восторгом и умилением. И вдруг, когда уже беседа готова была закончиться, а сам он раскланяться и вскочить в машину (программа была очень плотная: в 11.00 — интервью на радио, в 14.00 — выступление перед выпускниками курсов по подготовке командиров подлодок и т. д.), она вдруг окликнула его и, заметно стесняясь, задала вопрос, который поставил его в тупик:
— Господин Ройтер, а у вас есть девушка?
— Да, — несколько растерянно отвечал Хельмут, имея в виду конечно же Анну. Хотя для ответа на вопрос «есть ли у вас девушка?» она подходила, прямо скажем, не вполне.
— А почему вы не поженитесь? — был следующий вопрос.
Ну и чего я на него должен был ответить? Потому что для этой злобной сучки я недостаточно хорош? Потому что никак не могу ее убедить в том, что ошибки надо прощать? Потому что… Да, собственно, почему в самом деле? Он пожал плечами и тут нашел, как ему показалось, идеальный ответ.
— Война…
