уже к матросам, — поймите простую вещь: мы выживаем по одной-единственной причине — потому что мы лучшие, я быстрее считаю торпедную атаку, потому что Деген — превосходный зенитчик, старпом, вон, отличный рулевой, а артиллерист — вообще уникальный. Мы этим побеждаем, а не мистикой долбаной, и зарубите себе это на носу. Выживает тот, кто лучше знает свое дело. Есть ре-е-е-едкие исключения, когда говорят «повезло». Но это тоже чушь — нет никакого везения. Просто нет. И не рассчитывайте на это в море. А то точно погибнете. Никакой морской черт не поможет.
— Филипп, — произнес Мюцленбург, пристально глядя в глаза старпому, — нет никаких чертей. Черти — это мы! — хохотнул он и окинул взглядом молодых. — Так думают англичане. Давайте не будем их в этом разубеждать, хорошо? А морского черта этого, ну позовите мне как-нибудь, когда будем в море. Я его в очко трахну…
Ну что тут скажешь, камрад Унтерхорст — это залет. Еще хорошо, что Ройтер решил ограничиться только словесным внушением. Видимо, у него сегодня было хорошее настроение. Когда в Бресте появлялся Мюцленбург — а случалось это не часто, — Ройтер как будто вновь становился тем же Ройтером, каким он был с Шепке. Память есть память, тем более о таком человеке, как Шепке.
Унтерхорст через некоторое время полностью обрел способность дышать и разговаривать. Обычного в подобных случаях дружного гогота не последовало. Когда Ройтер с Мюцленбургом оставили компанию, проследовав к своему столику, старпом еще раз окинул взглядом молодых и поднял палец кверху:
— Вот видите. Черт на стороже. Зачем он командира прислал? Именно затем, что почуял — ему на хвост наступили.
— Так вроде командир как раз сказал без мистики…
— Ну а где ты видел, чтобы черт признал, что он есть? Никогда. Будет отрицать все. Но видите как. И мне дал понять… Еще бы — вон море метров 300 — он меня в пиво и «мокнул». Так что не надо…
Мюцленбург тем временем повторил свою угрозу в отношении морского черта еще дважды и подтвердил это осушенной залпом кружкой пива.
— Знаешь, Хельмут, мы, наверное, с тобой из одного теста… Не идет у меня штабная работа.
— И у тебя не идет! Вот уж действительно…
— Я подал рапорт. Прошусь обратно на свою лодку.
— А отпустят?
— Ну, тебя-то отпустили?
— Да уж… Где сейчас твоя лодка?
— Юго-западнее Азорских островов… В общем, Гибралтар…
— Ну что ж, успехов тебе, камрад! А вообще как? Оно надо тебе? В самое пекло?
— Ну что ты говоришь? Ребята будут жизнями рисковать. А я в штабе отсиживаться? Нет, это не по мне… Ты же слышал про Дьепп…[104] Война уже стучится в двери рейха.
— Как я жалею, что меня там не было…
— Ну ты же не можешь быть везде… — хмыкнул Мюцленбург. — Похоже, вы силами на два порядка меньше навели шухеру куда больше во Флориде.
— Откуда вы все всегда знаете? Это просто поразительно… Этого нет даже в судовом журнале. Теперь нет…
— Ну, демонстрируй свой артефакт! — выскочил откуда ни возьмись Рёстлер (впрочем, как всегда). — Халло, Руди! Скоро в поход?
«Лишь теперь начинают выясняться ужасающие подробности катастрофы с „TITANIC“. На основании отрывочных рассказов спасшихся пассажиров, эта трагедия рисуется в следующем виде. На пароходе почти до последней минуты держалась уверенность, что этот гигант не может потонуть…» 13 апреля…
— Ну и что?
— 13 апреля. Раньше, чем потопили…
Рёстлер, ни слова не говоря, залился диким хохотом. Возможно, подобный хохот слышал доктор Фауст.
— Баран ты тупорылый! Ха-ха-ха!!! Ты что, не знаешь, что у русских тогда был юлианский календарь?
Юлианский календарь, ну пусть, это же плюс 13 дней, а не минус 2.
— Ох, насмешил, искатель морских тайн…
— Ничего не понимаю…
— Ну что тут понимать… Это же не первое сообщение… «лишь теперь начинают выясняться подробности»… Понимаешь, подробности! Они сообщили, как положено, допустим, 1 апреля (тоже хороший повод). А потом повторили подробности спустя 11 дней. Вот тебе и получилось раньше. У нас тогда было уже 26-е!..
Да… Ройтер себя почувствовал полным идиотом. Как он, считающий в уме сложные тригонометрические функции, мог запутаться в простейшей арифметической задачке…
Глупо. Очень глупо. Интересно, а знает ли об этом Вероника?
— Японцы — придурки! — распалялся «душка-Ганс» уже по совершенно другому поводу. — Ну спрашивается, какого черта было атаковать эти долбаные линкоры в Перл-Харборе! Линкор — это оружие прошлого. Через каких-нибудь 10 лет само понятие линкора уйдет в прошлое.
— Что же, по-вашему, следовало делать?
— А я скажу! Разрушать инфраструктуру порта. Доки, маяки, топливные терминалы… Куда бы делась их «Аризона» без базы? Они бы сами приплыли сдаваться в плен, и железку бы пригнали. Вон, посмотрите, как это происходит на Черном море. Мы выбиваем из-под русских базы.
— Ну они переходят в другие.
— Да, но заметь. У нас на Черном море нет флота практически, а черноморский флот Советов — это серьезный зверь… 200 кораблей, 600 самолетов. А румынский флот? — курам на смех… Вот попомнишь мои слова. В войне на море в самом ближайшем будущем главная роль будет принадлежать подводным лодкам и авианосцам.
Ганс еще долго о чем-то оживленно продолжал беседовать с Мюцленбургом, видимо, желая получше узнать о подробностях перевода на боевую лодку. Сейчас этот поток немного ослаб. Счастливые времена большого тоннажа и ярких киношных атак ушли в прошлое, и ушли безвозвратно. Теперь акулам Дёница приходилось сутками вслушиваться в монотонный звон «асдика» и считать разрывы. Война становилась другой.
— Ганс, я давно хотел тебя спросить… — Ройтер решил приподнять завесу над еще одной тайной. Рёстлер должен знать. Он все всегда знает. — Скажи мне, что произошло с «Бисмарком»?
— Он утонул, — ответил Рёстлер и поглядел на Ройтера взглядом, который как будто бы говорил: «А ты что, разве не знал?»
Кавалер рыцарского креста с дубовыми листьями, легенда 1-й флотилии, Рудольф Мюцленбург, совершивший 7 боевых походов и потопивший более 20 кораблей противника, проведя в море 226 дней, получил смертельную травму 11 сентября 1942 года, купаясь с борта собственной лодки U-203, на которую он так рвался, менее чем через 2 недели после описываемых событий.
Глава 28
НОВАЯ НАДЕЖДА
В любви единственная победа — это бегство.
