Надо было выручать водителя. Его нашли по уголовному мату в кустах недалеко от общежития. Плача, он отползал, как штрафник, подорвавший вражеский дот — оставляя кровавый след. Из немногих нематерных слов следовало, что все обитательницы общежития и их посетители вскоре будут «поставлены на бабаночки», а некто Жирный — «пришит» с особым, прямо-таки оргастическим, удовольствием. Строились и планы глумления над могилой Жирного. Сквозь слезы, водитель также рассказал, что блюстители порядка прибыли к месту грозной сечи с опозданием и никого не повязали, по наш грузовик угнали. Уже уводимый под руки, водитель, неожиданно сильным, хотя и визгливым голосом, стал информировать притихшее общежитие о том, что ожидает его обитателей. Не знаю, как подбирали натурщиков грековцы[42] при написании серии картин «Проклятье палачам!», но с таким накалом страстей им вряд ли приходилось иметь дело.
Делегация уже подошла к околотку, где стоял грузовик, как вдруг, взвизгнув тормозами, туда же лихо подкатил и Трибун на своем желтеньком «Запоре». Отрывисто задав несколько вопросов: «Что? Как? Кто?», с решимостью нетрезвого фельдмаршала, он вошел в отделение. Вышел — уже без водительского удостоверения, с ощущением поруганной чести, что нашло отражение в учиненной впоследствии дискуссии в прессе (рис. 3.5).
…С водителем и учеными была проведена беседа, смысл которой был таков: тому, кто растратил себя, теша похоть в случках с доступными женщинами, не суждено стать счастливейшим из мужчин после первого прикосновения к своей Единственной!
Как того и требует неписанный кодекс политрабочих, Трибун подтверждал сказанное собственным примером. В ожидании машины (теперь, во избежание эксцессов, ее на ночь оставляли во дворе Дома одного из офицеров полигона), мы собрались в холле гостиницы. Трибун решил использовать паузу, чтобы договориться со своей местной пассией о встрече по телефону дежурной. Никто не прислушивался, пока не раздалось: «Постой, постой, как же ты могла предать самое святое в этом мире — нашу любовь?» По- видимому, собеседница говорила нечто неприятное, потому что мрачневший на глазах Трибун заголосил опять: «Какое же ты имела право лишать жизни еще не родившегося человека? Да ты — убийца, так и знай…»
Собеседница бросила трубку, но настойчивый Трибун опять набрал номер: «Нет, ты имей совесть выслушать правду о себе…» Разговор опять прервался. Похоже, наиболее сильные впечатления вынесла миловидная дежурная: вся пунцовая, она не знала, куда деть глаза. Наконец, за окнами раздался гудок подъехавшей машины.
Позже, будучи женат вторым браком и имея сына, Трибун воспылал вечно юным чувством любви к одной из сотрудниц. Вид начальника лаборатории, возрастом под полтинник и разменявшей тридцатник дурнушки, разгуливающих по аллеям института, сцепив мизинцы, сделался местным аттракционом. С иногда звонившей законной женой Трибун разговаривал строго, например, надоевшее истребование дополнительных средств на покупку новой вещи было пресечено так: «Да на твое хамло что ни напяль — все равно сидит, как на чучеле!». Узнав, что пассия беременна, убедил ее не «становиться убийцей маленького человека» — и оказался между многих огней. Разъяренный инспирированными женой Трибуна звонками из райкома и даже горкома директор вызвал баламута и определил срок «сорок восемь часов для урегулирования личных дел», дав твердое, как сталь, слово коммуниста: уволить, если звонки не прекратятся. «Урегулирование» сохранило семью, но послужило основанием для титула «алиментный дедушка».
…Все в этом мире кончается, заканчивалась и командировка. В последний день от Трибуна поступило указание «сжечь все ненужное». «Ненужное» горело вяло и зловоннно, но дело пошло веселее, когда кто-то обнаружил в бункере большую картонную коробку. На ней был напечатан шифр «продукта», но некто, уставший от идиотской секретности, надписал крупно синим карандашом: «напалм»[43].
…События у общежития, вывели водителя из метастабильного состояния относительной трезвости: как и Трибун, лишившись водительского удостоверения, он, буквально через пару дней, привлек внимание курсом своей машины, напоминавшим противолодочный зигзаг, заплатив за эти маневры талоном на право вождения.
Обитателям общежития он отомстил, но не так кроваво, как обещал: проезжая мимо и увидев девчонок, стоявших с мороженым, не поленился остановиться и сдать назад. Затем высунулся и спросил: «Что, девчата, мороженое-то холодное?» Добившись от удивленных ткачих чего-то похожего на «да», водитель звонким, счастливым голосом выкрикнул: «А вы говна похавайте, оно теплее!» — и дал по газам.
Еще через пару дней, у него (опять же — за езду «под газом») отобрали и документы на грузовик. Уже на обратном пути в Москву, его остановили за превышение скорости (всего-то!). Дальше произошел такой диалог: «Ваши права!» — «Нету меня прав, отобрали…» — «Ваш талон!» — «Нет у меня талона…» — «А хоть какие-нибудь документы у тебя есть?». Тут подъехал желтый «Запор» и в дискуссию вступил Трибун. Слаб оказался автоинспектор, не вынес накала борьбы. Грузовик все же доехал до Москвы.
3.3. По зарядам узнаете их…
Меня направили в старинную Тверь, в научно-исследовательский институт противовоздушной обороны, где тоже интересовались объемными взрывами. Провели несколько опытов в барокамере, моделируя условия больших высот. Эта поездка была очень интересной, тем более что на соседней площадке другая группа исследовала поражение МиГ-25 осколочно-фугасными боевыми частями ракет (рис. 3.7). Истребитель-перехватчик МиГ-25 был новейшим, но его охраняли не особенно тщательно: незадолго до этих событий советский летчик Беленко угнал такой же в Японию. Что же касается опытов с ОДС то и в Твери их методика была далека от образцовой.
Когда выдался досуг, я обдумал возможность измерения размеров частиц горючего в аэрозольном облаке. Сложность задачи заключалась в том, что за несколько десятков миллисекунд размер распыляемых взрывом частиц горючего существенно меняется — они «обдираются» скоростным напором воздуха и интенсивно испаряются.
Поэтому не имело смысла говорить о распределении их по размерам в отрыве от других параметров процесса. В качестве такого параметра было бы удобно выбрать время, прошедшее с момента подрыва «распылившего» горючее заряда. Имея зависимость от этого времени объемной концентрации горючего и размеров его частиц в различных точках аэрозольного облака, можно было определить и оптимальный момент подрыва зарядов, инициирующих детонацию смешанного с воздухом горючего, и рациональное расположение таких зарядов в облаке. Все использовавшиеся в качестве горючего жидкости были диэлектриками. Читатель наверняка сталкивался с явлением поверхностной электризации, например — получая «уколы» от разрядов наэлектризованной при движении одежды из синтетики. Это — свидетельство того, что, хотя па поверхности диэлектрика электрические заряды не могут двигаться свободно (как в металлах), при превышении некоторой предельной плотности они все же способны покидать поверхность изолятора.
Одноименные заряды «расталкиваются» тем сильнее, чем они ближе, и, если уменьшать размер частицы она будет «удерживать» все меньший заряд — жестко связанный с ее размером! Оценки предельных зарядов показывали, что для частиц размерами в десятки — сотни микрон они составляют несколько пикокулон (10~ 12 К) — очень малые, но поддающиеся регистрации значения. Важно было только осуществить эту регистрацию бесконтактным методом, то есть — не разрушая частицы и вообще исключив
