сидеть в погребе с утра до ночи, как кот? Виданное ли дело, жировать за чужой счет! И все равно, если ты не возьмешь с собой колбасу, ее эти красные сожрут.
Полная луна почти касалась горизонта. Пере не стал ей перечить и вошел в облако.
¦
Анархистам надоело то и дело обыскивать хутор, но они придумали более изощренный способ следить за ним. Адорасьо Серра не могла знать, что среди красных были представители разных „измов“, каждый из которых признавал только свою правоту, и что анархисты и коммунисты вели себя как петухи, дерущиеся за место на несуществующем шесте.
В те дни регулярные бригады республиканцев остановились на постой в Торре-Льюре, чтобы отдохнуть после боев. В обобществленном баре сторонники двух группировок вели жаркие споры, которые не перешли в более серьезное выяснение отношений только благодаря столяру. Он предложил бригадистам-коммунистам расположиться на хуторе. „Так будет лучше, господин комиссар, а то не избежать нам здесь потасовки, вы уж поверьте мне“. Бригадисты молча согласились, а анархисты тем временем посмеивались. Пике мог прятаться только в двух местах: или в каком-нибудь тайнике прямо на хуторе, или где-то поблизости в горах — третьего не дано. Ну и что будет теперь делать этот ловкач, как он сможет исхитриться, чтобы его не поймали, когда он захочет выйти из своего укрытия или вернуться домой с гор.
Адорасьо наблюдала из окна, как приближалась к хутору небольшая группа мужчин, несущих на себе романтический отпечаток усталости от ратного труда или — если угодно — усталости от романтики войны. Это были остатки славянской бригады, ряды которой сильно поредели после битвы при Бельчите[24]. Все они обращались с ней очень вежливо и говорили на странных трескучих наречиях. Никто из них ни разу не покусился на имущество семьи и уж тем более на ее честь, и даже воду из колодца не брали без разрешения. Один из бригадистов, в прошлом — крестьянин, как-то раз стал гладить осла, говорить ему что-то на ухо и угощать кусочками сахара. Адорасьо застала его за этим занятием и попросила у него кусочек сахара для себя. Парень был белобрыс и белокож, сначала он не понял слов женщины, а когда наконец до него дошло, в чем дело, покраснел, как спелый помидор.
По ночам, когда светила полная луна, Адорасьо несла караул у окна своей спальни, откуда был виден лес. Стоило Пере появиться в светящемся облаке, она начинала махать руками, показывая мужу, что дом захвачен врагами и ему надо возвращаться назад. В первое полнолуние ей это удалось: бригадисты спали и не увидели его. Адорасьо поняла, что ей надо быть начеку. Когда наступило третье полнолуние, она заметила какого-то мужчину в окрестностях леса. Но это был не Пере, а парень, угощавший в тот день осла сахаром. Он то и дело приседал на корточки, наблюдая за светящимся туманом, а потом поднял камень и бросил его внутрь облака. Булыжник растворился среди мерцающих искр. То ли парень почувствовал ее взгляд, то ли просто обернулся, не отдавая себе отчета в своих действиях, но он успел заметить силуэт Адорасьо на фоне освещенного окна. Она задернула занавески.
На следующий день парень даже не заикнулся об облаке. Все солдаты были относительно удовлетворены своим отпуском. Правда, они не получили женского общества, которое было им обещано, но, по крайней мере, на головы им не сыпались бомбы, а столяр доставлял все предметы первой необходимости (и для Адорасьо Серра заодно). Иногда высоко в небе на фоне облаков показывались боевые самолеты, только это и напоминало о войне. Парень, угощавший в тот день осла сахаром, курил, но держал сигарету не так, как Пере. Тот сдавливал сигарету двумя пальцами, словно хотел перерезать пополам, а этот иностранец держал ее, как карандаш, зажимая между четырьмя пальцами. Парень покуривал и поглядывал в сторону Адорасьо, и в его взгляде смешивались подозрение и дружеское участие. После ужина женщина пошла снять с веревок высохшее белье, и он пошел за ней.
Парень заговорил с ней на ломаном кастильском наречии, и она его не поняла, возможно, потому, что понимать не хотела. Адорасьо подняла корзину и пошла в дом, он последовал за ней. Уже на пороге дома парень взял ее за локоть. У него были маленькие глаза и круглое, как тарелка, лицо. Некоторое время он работал на парижской фабрике „Рено“, где его и застала Гражданская война в Испании.
—
Парень попытался успокоить ее, сделав жест двумя пальцами, словно застегивал свои губы на молнию. Адорасьо понимала его намерения, но не до конца.
—
Адорасьо легким жестом распустила волосы, до этого убранные в пучок, по плечам. На протяжении всей своей долгой жизни ей нравилось утешать себя мыслью о том, что она изменила мужу с благородной целью спасти его от преследований. На следующий день солдаты возвращались на фронт продолжать проигрывать свои романтические войны или — если угодно — придавать романтический ореол проигрываемым войнам. Они прошли под ее окнами строем, хотя в этом не было никакого смысла, и белобрысый парень обернулся и приложил два пальца к губам.
¦
По заявлениям республиканцев, фашисты подвергли Торре-Льюре бомбардировке с воздуха, а фашисты утверждали, что использовали только артиллерию. Как бы то ни было, спустя два дня власть в городке переменилась. Следуя традициям, победители расстреляли всех лишних — с их точки зрения — мужчин, но на этом не остановились: на этот раз заодно были расстреляны и те, которые ни на что не годились, как столяр.
На хуторе все припасы почти кончились. Хорошо еще, что Пере приходил во время каждого полнолуния и приносил с собой тот самый мешок, с которым ушел когда-то в лес, полный диковинных овощей или фруктов. Он высыпал содержимое мешка на стол и объяснял жене, как их готовить. Одни странные овощи по форме напоминали перцы, но сверкали белизной; другие, похожие на сладкие помидоры, были размером с дыню. Попадался и виноград — ярко-желтый и без косточек. Его можно было варить и жарить. Морковины, росшие над землей, по вкусу напоминали кабачок.
Адорасьо было подумала, что теперь ее муж останется с ней навсегда, но тут войска перешли реку Эбро. На городок опять посыпались бомбы. Фашисты заявили, что это красные подвергли Торре-дель- Компте бомбардировке, а те утверждали, будто удар нанесла фашистская авиация. Как бы то ни было, хутор опять оказался на передней линии фронта. По ночам со стороны Моры[27] слышались пушечные залпы.
— Ах ты черт, а ведь мы их уже было прижали к ногтю, — воскликнул Пере Пике, — но меня эти красные не проведут. Они что твои сорняки, не успеешь оглянуться, а уж выросли снова.
И он отправился обратно в лес.
На протяжении нескольких недель на хуторе опять разместились военные — на этот раз механики немецкой авиации. Этим даже не пришло в голову исследовать лес, они проводили все дни напролет за разговорами о прекрасном аэродроме, который будет построен неподалеку от хутора. (Аэродром так никогда и не построили.) Эти люди не отличались приятностью, но и неприятными назвать их тоже было нельзя. Несмотря на свою воспитанность, они умом не блистали, в первую очередь потому, что считали себя исключительными умниками.
—
Однако с войнами дело обстоит так же, как с традициями: кажется, что и через тысячу лет им не будет конца, как вдруг звучит заключительный аккорд, и никто не понимает, с чего все это началось и почему теперь все хотят как можно быстрее забыть прошлое. Муж Адорасьо вернулся навсегда и за восемь лет сделал ей трех детей, как это и было задумано с самого начала. Церковь и бар снова стали наполняться клиентами в строгой последовательности. Некоторые города поменяли свои названия, теперь уже навсегда. Валь-де-Роурес стал называться Вальдерробрес, а Калоли — Каласейт, но по поводу Торре было столько споров, что в результате остановились на Компте, и победу кому-либо было трудно приписать. Пере никогда больше не говорил ни об облаке, ни о доме в форме артишока, ни о господах лягушанах, а Адорасьо ни о чем его не спрашивала. Лес по-прежнему стоял на своем месте, но занимал ничтожную часть их
