зажмуривается.
Никакого визга не слышно, только петли скрипнули. Потом пасть чудовища вновь закрывается, и раздается голос Марты, которая произносит: — Милый, тебе плохо? Ты сильно побледнел.
Жена уходит в столовую. Альфред заглядывает внутрь шкафа и раздвигает рукой платья, висящие на плечиках. Кроме одежды, в шкафу ничего нет.
¦
Еще до того как шкаф проглотил кубинку, приключилась непонятная история с котенком.
Цветоносная неделя перед Пасхой, воскресное утро. Марта уже ушла в церковь, вся семья ждала его для освящения пальмовой ветви, а он замешкался, выбирая подходящий галстук среди висевших в шкафу. Пока он их рассматривал, какое-то пушистое существо принялось тереться о его ноги. Он опустил глаза и увидел котенка с тигриными полосками на спине — таких много бегает по улицам. У него была только одна особенность: самый кончик хвоста — белый. Альфред не мог понять, каким образом эта зверушка выскочила из шкафа, но у него не было времени на разгадку домашних тайн. К тому же он никогда не любил животных и не хотел, чтобы Марта взяла котенка в дом. Он взял пушистый комочек обеими руками и вышел на улицу, стараясь держать животное как можно дальше от себя. Потом Альфред оставил его за углом и благополучно забыл о нем.
Но однажды, уже после того как шкаф проглотил кубинку, из случайного разговора Альфред узнал о странном происшествии.
Теща пришла к ним в гости на обед. После десерта женщины завели бесконечный разговор о тесьме и прошивках, лентах и косых бейках — в общем, о высоких материях, обрекающих мужчин на молчание со времен Адама. Альфред, которого клонило в сон после сытного обеда, устроился в плетеной качалке на террасе и мирно дремал, но вдруг до самых глубин его подсознания донеслись женские голоса. Теща старалась убедить Марту не заводить домашних животных: „Послушайся моего совета, детка, а то с тобой может случиться такая же беда. Я безумно любила этого котенка, а он в один прекрасный день куда-то испарился. Потом всегда так жалко бывает…“
На террасе было очень хорошо: не жарко и не холодно; легкий ветерок играл листьями смоковницы, кругом царили покой и порядок. И тут без всякой видимой причины Альфред задал вопрос:
— А каким был ваш котенок?
Он смотрел на тещу сонными глазами с таким выражением, словно весь мир вокруг состоит из врагов. Со своей стороны, женщины пронзили его взглядами четырех глаз, словно он не просто вмешался в их разговор, а помешал заговору.
— О, он был прехорошенький, — наконец ответила теща. Она отхлебнула глоток травяного чая и добавила: — Кончик хвоста у него был совсем белым.
Альфред вздрогнул в своей качалке. Вне всякого сомнения, ему довелось увидеть именно этого котенка, хотя было совершенно непонятно, каким образом тот очутился у его ног. Он заметил:
— Может быть, котенок еще вернется.
— Нет, что ты, милый, такого быть не может, — рассмеялась теща, — он не вернется. Слишком много времени прошло.
— Сколько? — спросил он, зевая.
— Да лет тридцать пять будет, — закрыла тему гостья. И тут же добавила свойственным ей сдержанным ехидным тоном: — Иногда можно так заблудиться, что дороги обратно во веки веков не найдешь.
В ту ночь Альфреду не удалось сомкнуть глаз. Как ни крути, а единственным возможным объяснением истории с котенком было самое невероятное: тогда, тридцать пять лет назад, теща зазевалась, и зверек запрыгнул в шкаф, чтобы выскочить оттуда в то воскресенье перед Пасхой. Шкаф заглатывал живые существа, а потом изрыгал их, когда ему было угодно. И вопрос заключался не в том, как это происходит и почему, а совсем в другом.
Она вернется. Когда-нибудь его кубинка вернется назад.
¦
Когда в жизни человека случается нечто непредвиденное, он может счесть это событие дурным сном. Но что предпринимает трезвомыслящий мужчина перед лицом такого совершенно из ряда вон выходящего факта? Ничего. И в самом деле, наверное, самый лучший выход для бедняги, которого шкаф лишил любовницы, состоит в том, чтобы не предпринимать ничего. Он может помочь жертве? Нет. Есть ли его вина в ее исчезновении? Нет. Будет ли какой-нибудь толк от того, что он расскажет об этом необъяснимом, с рациональной точки зрения, событии людям здравомыслящим? Нет. Если его сограждане не верили в такие замечательные вещи, как безумная страсть, то что бы они подумали, если бы он завел разговор о шкафах- каннибалах?
Итак, с легкостью, непонятной даже для него самого, Альфред забыл о случившемся. Поначалу, на протяжении нескольких месяцев, он время от времени поглядывал исподтишка на шкаф, но постепенно стал это делать все реже и реже, а потом и вовсе перестал. Затем у него родилась дочь. В первое время после женитьбы Альфред считал, что наилучший способ быть настоящим мужчиной состоит в том, чтобы стать хорошим мужем. День, когда появилась на свет его дочь, внес некоторые коррективы в это убеждение: наилучший способ быть настоящим мужчиной состоит в том, чтобы стать хорошим отцом. Именно в это время он впервые начал думать о кубинке как о чем-то далеком. Не была ли любовь, которую они испытали в тот день — в тот один-единственный день, — химерой? И даже более того — не была ли сама красавица плодом его воображения?
На протяжении некоторого времени Альфред пытался решить загадку шкафа с научной точки зрения. Когда дочери исполнилось пять лет, он подарил ей шелковичных червей в обувной коробке. Как это обычно происходит, наставник получил от эксперимента гораздо больше пользы, чем его ученица. Альфред регулярно кормил своих подопечных листьями тутового дерева. Червячки с каждым днем становились все толще и толще, а он каждый день бросал одного из них в шкаф. В результате только двум червям удалось окуклиться в коробке. Альфред сохранил коконы и даже позволил бабочкам, появившимся оттуда, спариться тем непристойным способом, который принят у этих насекомых: маленькая бабочка пристроилась на спине большой, и их совокупление — не вызывающее ни боли, ни наслаждения — длилось целую вечность. Иногда самец начинал бешено бить по воздуху своими крылышками. Насекомые не разлучались ни на минуту.
Третий день совокупления оказался последним. Насекомые обессилели и увяли. Самец трепыхался в углу коробки, а самка лежала среди отложенных ею тут и там на картоне яичек — их было около сотни, а может быть и больше. Бабочки умирали. Кожица их шелушилась и спадала грязными клочками, а жалкие крылья, бесцветные и не пригодные для полетов, распластались на дне коробки точно обрывки папиросной бумаги, оставшиеся от сломанного воздушного змея. Альфред резким движением схватил коробку и вытряхнул бабочек в шкаф, пока они еще не умерли. Однако им двигало не сострадание, а научный интерес. Его идея заключалась в следующем: если учесть, что он бросал шелкопрядов в шкаф в строгом порядке, то по их возвращении можно будет судить о том, что происходит со временем внутри шкафа. Через несколько недель Альфред вновь увидел своих подопечных.
Однажды они вдруг появились в одном из углов шкафа. Все шелкопряды вернулись одновременно: от самого крошечного, почти не различимого невооруженным глазом червячка, брошенного Альфредом в первый день эксперимента, и до агонизирующей парочки, для которой пребывание в шкафу означало лишь отсрочку смертного приговора.
Разочарованный экспериментатор пришел к выводу, что шкаф непредсказуем: в его чреве время текло в ином, космическом, измерении и судьбу жертв нельзя было предвидеть. Они могли вернуться через двадцать дней или через двадцать лет — никакой логике этот феномен не подчинялся. Альфред щеткой смел всех шелкопрядов на совок и выбросил их в окно.
Эксперимент послужил лишь тому, чтобы укрепить его неуверенность в завтрашнем дне. Как бы он ни боялся такого исхода, когда-нибудь кубинке суждено вернуться, и основы их дома пошатнутся. Годы шли, и совместная жизнь заставила Альфреда ценить Марту превыше любовной страсти. Цепи, связывавшие супругов, были прочнее и надежнее, чем узы брака; и бедняга уже не мог представить себе жизни вне той устойчивой атмосферы, которую создавала для него жена. И несмотря на это, пока шкаф царил в их спальне, пока он доказывал своим присутствием, что страсть, внушенная Альфреду кубинкой, могла однажды зародиться в его сердце, несчастный был не в силах успокоиться. А что, если вся их супружеская
