— Вам только кажется, что вы здоровы, — настаивала она, не принимая моих возражений. — Осколки пока «спят», но в любой момент могут «проснуться». Избавиться от них следует пораньше. Вот и командир полка считает, что обстановка позволяет вам госпитализацию.
— Берите предписание — и на У-2.— Николай Иванович повертел в пальцах карандаш и сокрушенно развел руками. — Город Саратов вы знаете. Возвращайтесь отремонтированным.
Я не очень разбираюсь в медицине, понял только главное: не отправь меня тогда Людмила Николаевна в госпиталь, вряд ли я смог бы остаться летчиком.
Операция была сложная, но прошла удачно. Когда мои муки закончились и я улегся на каталку, оперировавшая меня врач-хирург, улыбнувшись одними глазами, сказала:
— Летать будешь. А относительно красоты не беспокойся, сохранили. Вот увидишь, полюбит самая симпатичная артистка.
— Почему именно артистка? — удивился я. Но она прикрикнула:
— Не разговаривать.
Внимательные медсестры отвезли меня в палату. Голова раскалывалась от боли, а я лежал и думал об удивительном явлении — физических страданиях человека. Что, если бы их вообще не существовало? Хорошо было бы это или плохо?.. Окончательно так и не решил.
Спустя десяток дней сняли повязку, дело шло к выписке из госпиталя. Здесь же вместе с боевыми друзьями, врачами и сестрами мы отметили Международный женский день — 8 Марта. Было непривычно весело. Ведь пройден большой путь, пережито много горя и страданий, а впереди у нас долгожданная, необъятная радость — победа!..
В полку товарищи встретили меня как всегда, радушно. Чувство единой, крепкой семьи знакомо каждому фронтовику. Даже в самом маленьком подразделении личный состав живет едиными мыслями, общими заботами. Ты знаешь всех. — и все знают тебя, веришь каждому — и каждый верит тебе. Мне эта закономерность представляется в виде кольца дружбы, в котором и рождается успех любого дела. Потому что нет ничего дороже веры и дружбы между людьми. Душевный контакт, привязанность к товарищам тянет каждого выздоравливающего именно в свою часть.
Полк ждет новых боев. Куда теперь, на какое направление?
В штабе полка меня принял подполковник Миронов.
— Ну, как дела, Иван Никифорович? — улыбнулся он и пошутил: — Смотрю, ты стал легче, проворнее!.. — и серьезно закончил: — С завтрашнего дня приступай с Рязановым к провозным, восстанавливай технику пилотирования и становись в строй.
…Фашисты под сокрушительными ударами наших войск у Сталинграда и на Северном Кавказе откатывались к Ростову-на-Дону и Таманскому полуострову. Здесь к весне 1943 года противнику удалось создать мощную оборонительную полосу — плацдарм для последующего наступления. Так называемая Голубая линия прочно укреплялась, совершенствовалась. Сюда были брошены не только отборные наземные войска, но и не менее отборные военно-воздушные эскадры противника.
Гитлеровское командование стремилось во чтобы то ни стало взять реванш за все неудачи истекшего года. Для этого на сравнительно узком участке фронта были сосредоточены тысячи самолетов 4-го воздушного флота — эскадры «Мельдерс», «Удэт», «Зеленое сердце», «Ас-пик» и другие. Сюда же перебазировались истребители-бомбардировщики ФВ-190, впервые примененные на Кубани.
У противника появился новый истребитель-бомбардировщик «Фокке-Вульф-190». Что это за машина? Какие ее боевые возможности? Все определить и уточнить можно только в бою. Уверен, сумеем выполнить и эту задачу.
Советские войска готовились дать новый решительный отпор врагу, поганящему нашу землю.
Приказ командира короток: будем перебазироваться. Первый пункт посадки — Сальск.
Наступила ранняя весна, но над Таманью нависли отнюдь не весенние тучи. Вылетаем двумя группами. В первой — ведущий группы штурман капитан Н. П. Молчанов, я — его заместитель в воздухе.
Чем ближе к югу, тем темнее земля. Да и время такое: первое апреля. Весна здесь набирает силу, меняет ландшафт.
Летим не спеша, выдерживаем строй. До Сальска остается километров семьдесят. Скоро посадка. Поглядываю на карту, сверяю ориентиры с местностью. Неожиданно в наушниках звучит голос Молчанова:
— Степаненко, веди группу. У меня двигатель дает перебои.
Покачал крыльями и ушел переворотом вниз.
«Что там у него?» — подумал я. Спрашивать нет времени. Передо мной неожиданно встала новая сложная задача. Выполнять подобную мне до сих пор не приходилось. Теперь главное — не сбиться с курса.
Внимательно присматриваюсь к ориентирам, беру управление на себя, ставлю в известность летчиков: слушать мою команду!
Посадка прошла быстро, без отступлений от плана перелета. Заправили и осмотрели машины, приготовились докладывать командиру, как вдруг над нами появился знакомый самолет Молчанова. Двигатель его работал будто бы нормально.
— Понимаешь, — говорил мне Молчанов по пути к командному пункту, — пришлось прибегнуть к высшему пилотажу, сделал перегазовку — и кашель исчез.
Я подозревал, что Молчанов использовал этот момент, чтобы потренироваться в пилотаже. Иногда мы позволяли себе такую «роскошь», особенно после длительного перерыва в полетах.
Вскоре произвела посадку и вторая группа. На аэродроме стало тесно от самолетов различных марок. Глядя на такое скопление авиатехники, каждый из нас понимал: перед Военно-Воздушными Силами страны поставлено новое ответственное задание. И Сальск — это не что иное, как перевалочная база для авиационных частей.
Ночевать мы остановились в крестьянской хате неподалеку от аэродрома. У печи хлопотала немолодая хозяйка.
— В моем доме стояли на постое немецкие летчики, — сказала она.
Никто не обратил внимания на ее слова. Лишь позже я спросил:
— Как же они вели себя?
— Ой, не напоминайте. Разбойничали в небе и на земле. Пьянствовали и плакали. Особенно напивались, когда узнавали, что придется лететь на Сталинград. «Мы оттуда не вернемся, — скулили. — Погибнем, как наши друзья, за великую Германию и фюрера».
— Ну и как? Возвращались?
— Откуда мне знать. Только менялись очень часто.
— Плачут… — сердито повторил Борисовец. — Отпели, видать, свое. Как же! Надеялись на легкую победу, а тут приходится ответ держать. Хочешь не хочешь — заплачешь!
Вечером хозяйка дома поставила на стол яичницу.
— Зачем вы, мамаша? — запротестовали мы, зная, как тяжело у населения с продуктами. — У нас свой летный паек.
— Ешьте, сынки, — настаивала она. — Мой-то муж погиб в бою с проклятым фашистом. Сыны где-то тоже воюют. Так я вот будто их встретила…
Утром приходим на аэродром. Самолетов стало еще больше. Рядом с нашими «яками» разместились неуклюжие «Кинг-кобры». Они, как и мы, перебазируются поближе к району предстоящих боевых действий. Сила довольно внушительная.
Навстречу мне, откуда ни возьмись, — старший лейтенант. Высокий, чернобровый, стройный. Лицо знакомое. Улыбается и заключает меня в объятия.
— Вот где довелось встретиться…
Так это же мой давний друг и товарищ по Днепродзержинскому аэроклубу и Качинской летной школе Василий Дрыгин! На гимнастерке солидный ряд орденов и медалей.
— Здорово воюешь! — киваю на награды.
— Ты ведь тоже не пасешь задних, — указывает Дрыгин на мои ордена.
— Выручает колхозный «як», — отвечаю с гордостью. — А как у тебя машина?
