было свободное передвижение по всему оккупированному немцами югу; был и почти свободный, во всяком случае не чреватый расстрелом, путь на Дон.
И от Добровольческой армии по всему югу разъехались ее посланцы. В секретном наказе между прочим говорилось: «Никаких сношений ни с немцами, ни с большевиками»; «Единственно приемлемые положения: уход из пределов России первых и разоружение и сдача вторых». Посланцы должны были действовать в зависимости от положения и возможностей на местах, но действовать быстро и энергично.
* * *
Станица Каменская в зоне оккупации, но на донской территории. В ней штаб германской дивизии. На видных местах расклеены афиши с широкой «бело-сине-красной» полосой по диагонали, с призывом в ряды Добровольческой армии. Два юных офицера с черными погонами и национальным углом на рукаве записывают добровольцев. В 1-й день их записалось свыше 20 человек, все из тех, которые раньше ехали в Добровольческую армию, но не застали ее на Дону и осели в станице, а с приходом немцев записались в формирующийся донской отряд. Теперь они бросают отряд и отправляются в Новочеркасск и назначаются в 1-й Офицерский полк.
Одесса. Город с десятками тысяч офицеров. Посланник Добровольческой армии, капитан, помещает в газетах объявление о собрании офицеров в оперном театре, на котором будет прочитан доклад о современном положении и судьбе русского офицерства. Явилось около 200 человек. Доклад делал сам капитан. Он говорил о большевиках – врагах народа; об оккупантах, легко одержавших победу; о русских силах, продолжающих борьбу против большевиков, – казаках и Добровольческой армии.
О Добровольческой армии он рассказал особенно подробно: об ее целях и задачах, о вождях, о патриотическом, жертвенном горении добровольцев… о добывании всего необходимого армии «ценою крови». И закончил горячим призывом: «Все на Дон!» Затем отвечал на вопросы. Собрание прошло в полном порядке, и все разошлись с него с глубокими внутренними переживаниями и думами.
Но… в ближайшие дни записалось и выехало в Новочеркасск только 150 офицеров и только 20 доехали; остальные свернули в Южную армию. Через месяц выехала другая партия – 87 человек, прибывшая полностью. Обе эти партии были назначены в 1-й Офицерский полк.
Александровск. На собрание явилось до 150 офицеров. Выехало и зачислено в 1-й Офицерский полк – 30.
В Кременчуге, Бахмуте, Павлограде и других городах собрания не могли быть организованы, но тем не менее эти города дали полку по нескольку десятков офицеров и добровольцев.
Харьков. Ни о каких собраниях при господстве там «щирых» не могло быть и мысли. Однако в нем многие, если не все, были хорошо осведомлены о Добровольческой армии. Разговоры о ней шли и интересовали всех, но одни видели в ней одну «авантюру», другие – задумывались и решали, ехать или не ехать. Сначала на Дон уезжали одиночки и маленькие группы, или тайно, или с ложными документами, чтобы избавиться от насилий и арестов «щирых». Но потом, когда выяснилось благорасположение германских комендантов, не раз выручавших едущих на Дон от ареста «щирых», стали выезжать и большими партиями, вполне организованно и даже с оружием. Харьков мог дать Добровольческой армии десятки тысяч офицеров и добровольцев, но на Дон выехало едва тысячи две.
Екатеринослав дал полку пополнение в 100 офицеров из многих тысяч бывших в нем.
Киев, город со многими десятками тысяч офицеров, дал полку и всей армии ничтожное пополнение. В столице Украины было трудно и опасно развернуть деятельность посланцам Добровольческой армии. Об армии в городе хорошо знали, но ехать не только не решались, но и не желали. «Укрылись» они «постановлением» какой-то тесно связанной группой офицеров, побившим все рекорды непонимания обстановки и лицемерия.
«Мы должны быть в полной готовности, ввиду скорого восстановления неделимой России под скипетром законного монарха силами самого русского народа». И обращение к населению города: «Поддержать, помочь офицерам пережить невзгоды революционного времени и оберечь их, жаждущих подвига во благо Родины, от вторжения их во всевозможные авантюры».
С каким презрением выслушивали подобные разглагольствования те, кто направлялся в Добровольческую армию и приехавшие из армии отпускные и раненые! Эти киевские господа выжидают лучших времен «в полной готовности», «жаждут подвига». Родина будет освобождена «силами самого русского народа», но без их участия. Они просят «поддержать и оберечь от вторжения их во всевозможные авантюры»… – они не способны даже «оберечь» себя! Для них Добровольческая армия – это авантюра. Им дороги собственные жизни, и немногие потом возьмутся за оружие, но только чтобы спасти себя, хотя фактически будут защищать «свободную Украину» от петлюровцев. А затем они будут спасаться, уходя с немцами или убегая в Одессу, куда высадятся союзники России по Великой войне, или зароются в норы с воплем: спасайте нас!
А пока, при немцах и гетмане, масса офицеров и интеллигенции юга устраивала как могла свою жизнь. Мирилась с немцами – «они лучше, гуманнее и культурнее большевиков» – и мирилась со «свободной Украиной», утешая себя мыслью, что в будущем Украина, сформировав сильную армию, послужит делу освобождения России и сольется с ней. Для устроения своей жизни офицерство не гнушалось даже услугами перед немцами в роли официантов и «забвением» русского языка.
Но были сравнительно немногие, которые понимали и чувствовали ненормальность своего положения, и они оставляли и украинскую армию, и монархические отряды, формируемые на немецкие деньги, и всякие службы и ехали на Дон. Большинство же оставались с гордым самоутешением они «мученики» и «страстотерпцы» за Родину. А потом, когда уже не будет ни немцев, ни «Вільной Украины», а придет Добровольческая армия, они вылезут из нор, объявят: «Мы – офицеры!» – и предъявят свои претензии на места, сообразно своим чинам. Естественный вопрос к ним: «Где вы были до сего времени и что делали?» – для них будет оскорбительным. Они никогда не ответят на него открыто и честно.
Был конец июля 1918 года. В Киеве, где я тогда и проживал с двумя своими старшими детьми, постепенно, под охраной немецких штыков, укреплялось правительство гетмана Скоропадского, организовывалась правительственная украинская власть, водворялись покой и тишина, и экономическая жизнь края начинала возрождаться.
На Дону правил атаман Краснов, и там также нарождалась вооруженная сила и укреплялись порядок и тишина.
На Кубани Добровольческая армия успешно боролась с большевиками и старалась всемерно увеличивать свои силы. На юге России, таким образом, создавалась широкая база для действий против советской Москвы в будущем. Говорю: в будущем, потому что эти разнородные силы – Украину, Дон и Кубань – надо было еще координировать; теоретически координировать их было бы нетрудно одной просто поставленной целью – борьбой с большевизмом, как с мировым злом и мировой опасностью, и восстановлением России. Теоретически большинство деятелей того времени это и понимали, но практически достигнуть соглашения в этом направлении было крайне нелегко: мировая война все еще продолжалась, и Россия, как таковая, выбыла из строя и превратилась в арену междоусобной войны и международных интересов.
На Украине господствовали немцы, и гетман должен был с ними считаться при каждом своем шаге. Своей армии у него еще не было, и неизвестно было, когда-то еще немцы разрешат
