случае, был с пяти — из-за телефонщиков. И пани Малгося была.
— До скольки?
— О, долго. До восьми… что я говорю! Наверное, до девяти. Меня жена отругала, что я должен был вернуться к девяти. Я имею в виду двадцать один час. А отсюда до моего дома езды около пятнадцати минут. Ничто не мешало, так что я наверняка выехал отсюда минут через пять после девяти вечера.
— А кто это может подтвердить?
Кошмарно подозрительный Гвяздовский перечислил тех самых людей, но запнулся на фамилии Тадеуша Квятковского. Короткая заминка, пан Ришард знал его как Тадика, ничего строительного в его доме не производил, так что фамилия Тадика нужна ему как дыра мосту. Правда, он ее слышал, да вот не сразу вспомнил.
— Значит, так, — произнес комиссар, помолчав минуту. — А машина, на которой вы сейчас ездите, не ваша, я знаю. Вы взяли ее в автомастерской Гваша, в названное мною время она находилась на улице Пахоцкой у дома номер сорок четыре. Что она там делала?
В сказанном только половина была правдой. Учительница математики спасала свою кошку не из-под стоящей неподвижно у дома 44 машины, а намного дальше, на самом конце узкой улички, почти на выезде из нее, и если честно, то точно установить место, откуда ехала машина, пока не удалось. Следователь малость приврал. Ничего страшного, подозреваемого иногда полезно припугнуть.
Оба, и подозреваемый, и хозяйка дома, вернувшаяся с чаем, пялились на полицейского как бараны на новые ворота.
— Стояла, наверное, — сказала эта ужасная баба.
Ответ Ришарда Гвяздовского был гораздо осмысленнее.
— На этот счет ничего не знаю, — спокойно ответил он. — Насколько мне известно, машина стояла здесь. Точнее — у Иоанниной помойки.
Какое-то очень неприятное чувство пронзило в этот момент следователя. То ли он что-то упустил, то ли прозевал, то ли вообще пошел не тем путем, потому и не может сообразить, что именно прозевал. С трудом подавив в себе неприятное чувство, успокоился на том, что в данный момент делает то, что нужно, а именно — допрашивает тех свидетелей, которых и положено допросить, поскольку они оба знали покойного. Ведь заняться изучением следов на месте преступления он пока не может. Копаться в документах? Благодаря им можно получить дополнительные сведения и о погибшем, и о людях из его окружения. Пока же занимается людьми. Откуда же чувство чего-то упущенного?
— У помойки, — повторил он. — Так, значит. А Мирослава Кшевца вы знали? Садовника?
Подозреваемый продолжал упорно сохранять спокойствие.
— Знал немного. Раза два видел, но больше слышал о нем…
— Минутку! — опять перебила плавное течение допроса вредная баба. — Вот уже второй раз вы употребляете прошедшее время. Что происходит? Умер Кшевец, что ли? Под машину попал?
— Почему именно под машину? — сразу ухватился Вольницкий за ее слова.
— Я вовсе не настаиваю на машине, мог попасть и под поезд, — пожала плечами хозяйка. — Машина сама вырвалась, вы только что расспрашивали Ришарда о машине. Так что же произошло с Кшевцем?
Вольницкий пришел не в салон на званый вечер, он был при исполнении. И не позволил сбить себя с толку.
— Вы начали говорить — слышали, — продолжал он разговор с подозреваемым. — Что именно вы слышали?
— Слышал, что очень не угодил хозяйке, подвел ее. И пани Иоанна жаловалась, и сам я видел. Вместе с ней мы осматривали деревья. Что тут говорить — испортачил все, хуже некуда. Должно быть, эти деревья плохо хранились, и елки, и кусты сирени, и орех неудачный. Больше ничего особенного не слышал.
— Корни пересушены, и сажал слишком мелко, — вырвалось у сержанта.
— А глубже — глина! — крикнула хозяйка. — Сплошная глина!
— Напрасно пани так этой глиной меня корит! — сморщился Гвяздовский, тоже, видно, в чем-то садово-огородном виноватый. — Но я ведь во всем положился на специалиста, садовода, а то, что касается меня, сделал как положено. Всю глину из-под выкопа вывез, слово даю, да вы меня знаете, пани Иоанна, свою работу я исполняю честно.
Подозреваемая махнула рукой:
— Бог с ней. Досыплю сверху. Так вот, говорю вам с паном Миречеком наверняка что-то случилось, иначе пан комиссар не морочил бы нам голову. Можете считать нас преступниками, пан комиссар, но не имеете права считать идиотами, если упоминаете о нем — упорно упоминаете! — только в прошедшем времени. Его кто-то убил?
— Зачем же так сразу и убивать, — ляпнул растерявшийся следователь и сообразил, что вот он — полный идиот, лучше бы откусил себе язык.
Хозяйка была начеку.
— Так ведь вы из отдела убийств, услышал полицейский холодный ответ. — Вряд ли вас волнует неуплата налогов, сильно сомневаюсь в этом. И догадываюсь, что прискорбное событие имело место вчера вечером… минутку, какое время он называл?…А, между восемнадцатью и двадцатью. Пять человек здесь сидели…
— Четыре, — уточнил подозреваемый. — Квятковский… присоединился к нам позже.
— Правильно, позже, около половины седьмого. Из Окенче ехал, Пан Кшевец был ему по дороге… Да успокойтесь, сейчас сама скажу, откуда мне это известно, знаю же, что вы непременно спросите.
Вспыхнувшая вдруг в душе следователя прямо-таки нуклеарная надежда — ага, проговорилась-таки баба — лопнула раньше мыльного пузыря.
— Никогда в жизни дома у него я не была, но на той же улице проживает мой дантист, так что я приблизительно знаю, где это. А из аэропорта Окенче той дорогой наверняка ближе, чем какой другой, — скажем, через Гоцлавек. Но Тадик этого садовода вовсе не знает, никогда не знал, а если я при нем плакалась на свои садовые неудачи, старался не слушать. Если бы выяснилось, что его пришил Тадик, я бы от любопытства спятила, какой же у него был мотив? Так что прошу, очень прошу, сказать, не то буду все время ломать голову. Хотя… сомневаюсь, успел бы… он сюда во сколько приехал?
Оба подозреваемых, сидя носом к носу, наморщив брови старались припомнить, во сколько же Тадик, возможный подозреваемый, явился в дом пани Иоанны.
— Я, значит… я во сколько приехала? После пяти, так? Четверть часа прошло… — Минутку… Шесть… Вы звонили, пани Иоанна, что уже приехали. Минут пять прошло… Так получается — без двадцати семь.
— Пусть даже и без четверти семь. Ему пришлось бы действовать раньше. До половины шестого подходит?
Жадный, пронзительный взгляд теперь вонзился в Вольницкого. Тот почувствовал себя… так, как никогда в жизни еще не чувствовал. О чем толкуют эти люди, кто такой Квятковский, лишенный мотива, почему он должен был убить Кшевца в половине седьмого? Судя по заявлению медэксперта, и речи быть не может!
— Нет, — вырвалось у него. — Позже.
— Позже исключается. Позже он был уже здесь. Значит, это не Тадик.
— А почему его обязательно должен был убить кто-то из находившихся здесь людей? — вдруг заинтересовался Гвяздовский. — Пани Иоанна такого распоряжения не оставляла. Может, кто-нибудь другой?
— Потому что вашу машину в нужное время видели перед нужным домом, — ответил комиссар, с трудом ответил правду, что чрезвычайно удивительно при том хаосе в его голове, до которого довели эти двое. И опять немного искажая истину. — И мне бы очень хотелось знать, каким образом она там оказалась? Не сама же поехала?
— Ну и как, арестуют нас, пан Ришард? — спросила я.
— Надо же, обо всем говорили, а пани так и не спросила его, кто же назвал номер машины! — укорил
