быть таким забывчивым и непонятливым. Он прогнал неприятную мысль и только сейчас заметил, что в жилище Тромба стало светлее. Идущий со всех сторон свет насыщал организм энергией, возникшее чувство тепла приятно расслабляло тело, а в голову лезли глупые мысли. Реальная действительность, прошлое, настоящее и будущее окрасились в розовые тона.
Дмитрий опьянел и воспринимал наступившую эйфорию как нечто само собой разумеющееся. Но безмятежное упоение теплом продолжалось не долго. Тепло сменилось жаром. Кожа начала зудеть, воспаленно краснея под лучами, природу которых Дмитрий определить не мог. Попытка завернуться в зеркальную оболочку выручила ненадолго, хорошо хоть на несколько минут он смог укрыться в прохладном полумраке. Но зеркало дрогнуло и начало плавиться. Нервы обнажились, кровь закипела и под давлением помчалась по венам, гулко ударяя в виски.
— Бум-бум-бум, — загудело в голове…
— Бум… Бум… — ухнула металлическая баба, загоняя своим массивным телом железобетонную сваю все глубже и глубже в замерзающую землю.
Казалось бы, какой идиот начнет работу в восемь часов утра, да еще в выходной день? Но идиот нашелся, и был он не один — целая бригада. Работяги громко матерились, вспоминая хозяина будущего коттеджа, его мать и всех его родственников. В соседнем доме заплакал ребенок. Негромко, но противно. Плач приблизился и протиснулся прямо в голову. За несколько кварталов от дома проехала машина, взорвалась в голове громким дребезжанием и неправильным рычанием. Механик в мастерской недокрутил гайку, и та громко вибрировала, не давая Дмитрию расслабиться.
Спешить некуда — выходной. Все нормальные люди будут спать часов до десяти, пытаясь отдохнуть за всю прошедшую неделю, и еще часик — в счет предстоящей рабочей пятидневки. Можно поваляться в постели, прислушиваясь к сопению соседской кошки, или ощутить биение сердца семидесятилетнего старичка, живущего на последнем этаже.
«Мотор» дедушки вяло стукнул, с трудом справляясь с объемом приливающей крови. Истончились стенки кровеносных сосудов и уже не могли сокращаться — не хватало эластичности. Дмитрий отчетливо, как на компьютерной схеме, увидел все дефекты изношенного механизма и вдруг понял, что старик сейчас умрет. Именно сейчас. Стоит только порваться вот этому тонкому сосуду. Вот он, на схеме, сейчас вспыхнул красным светом — и погас. Удар сердца — трудный… еще один — последний, уже на грани слышимости. Секундная… минутная… мертвая тишина.
— Нет! Так быть не должно! Добрый Трофим не такой уж и старый! — воскликнул Дмитрий, вскакивая с постели.
Связь с больным организмом пропала, как только он открыл глаза.
«Не суетись! Ты же все видел: нужно только срастить порвавшийся кровеносный сосуд», — ощущение чужой мысли ворвалось в мозг, теплым ветерком прогулялось по черепной коробке и тихо исчезло. Дмитрий вздрогнул: Тромб обычно появлялся шумно, как слон в посудной лавке, с гулом надвигающегося урагана, с треском ломающихся на ветру деревьев. Не всегда, но в большинстве случаев. Вот только никого, кроме бойца в голове, быть не могло.
Дмитрий заметался по комнате, представляя себя стучащим в дедушкину дверь, которую уже некому открывать, понял, что не успевает.
«А ведь оно было в моих руках», — вздохнул он, вспоминая биение теплого сердца, упал на кровать. Закрывая глаза, расслабился. Сердце барабанило, выбивая четкий ритм, но это был его собственный «мотор». И он сильно мешал. Услышать сквозь гул крови в висках ничего не удавалось. Пытаясь утихомирить разволновавшийся организм, он резко выдохнул — и остановил сердцебиение. Желая избавиться от шума, просто представил, что выключает звук. Гулкие удары прекратились, но это испугало его меньше, чем тишина в квартире одинокого пенсионера.
— Бум! — ухнула многотонная баба вдалеке, в последний раз забивая сваю до проектной глубины.
Сломанный насос — уже не насос. Так, кучка запчастей. Остановившееся сердце — сгусток крови и сплетение остывающих бесполезных мышц. Вот он, злополучный сосуд — серый, почти безжизненный. Дмитрий, вытянув светящиеся руки перед собой, прикоснулся к месту разрыва сосуда и сварил рваные края. «С ума сойти!» — удивился он, разглядывая узкий, едва заметный шов.
Соседская кошка лениво зевнула. Громко замурлыкала. Сердце старого добряка вздрогнуло. Еще раз. Забилось неровно и как-то нерешительно.
Взглянув на изношенный организм старичка, Дмитрий понял, насколько тот хрупок. Темные, больные органы зияли рваными дырами, из которых высовывались чернильные щупальца. Жуткие спруты высасывали энергию из светящихся всеми цветами радуги здоровых областей. «Чертов вирус!» — теперь он знал, о чем говорил боец. Прицеливаясь в ближайшего монстра, он полоснул его разрядом, сорвавшимся с кончиков пальцев. Тот втянул черные плети, но продолжал, хоть и не так быстро, пожирать живую плоть.
Вспышка! Соседняя клякса сжалась от очередного удара. Отпрянула и следующая, как будто удар пришелся на нее. Видимо, все они составляли единое (хоть и разделенное на несколько частей) целое.
Дмитрий потянулся к исчезающим в темноте чернильным отросткам, но в этот момент между дымившимися краями, словно в лейденской банке, проскочила искра. Черный разряд вонзился в руки. Обжигая пальцы ледяным холодом, резкая боль парализовала кисти; метнулась к локтям, выворачивая сухожилия; захлестнула мозг жутким, животным страхом. Засыхающая кожа на ладонях, трескаясь, осыпалась черными струпьями, открывая распухшую, кроваво-красную плоть.
— Цербер, назад! — зазвенел в голове голос Тромба, разбиваясь на тысячи осколков.
Дмитрий, крякнув от боли, распахнул глаза. Некоторое время он удивленно рассматривал невредимые ладони, осторожно касался кончиков пальцев, словно ждал чего-то. Но ничего не происходило, и он спрыгнул с кровати. Хлопнул в ладоши и энергично затряс кистями.
— Бред какой-то!
Лежащий на диване Анатолий громко и длинно зевнул:
— Бред — вставать в такую рань, а будить других — это свинство!
Он потянулся и, ощущая на себе взгляд Дмитрия, вскочил на ноги и бодро метнулся в сторону кухни. Во взгляде ни капли усталости, ни тени раздражения, хотя спал не больше трех часов.
— Позвони матери! Спроси, как устроилась, — напомнил он, закрывая двери ванной. — Я вчера не стал ждать, пока она разместится. Сдал на руки администратору — и назад. Ты уж прости, но дорога — дрянь.
Маргариту Петровну молодые люди еще вечером уговорили уехать в санаторий. Санаторий, как сказал Анатолий, ведомственный — там она будет в безопасности. «Это то, что сейчас нужно», — успокоил себя Дмитрий, облегченно вздохнув, когда мать с нескрываемой радостью собрала вещи и, чмокнув сына в щеку, в сопровождении телохранителя исчезла за дверью.
«Зона опасности расширяется, захватывая все большее количество людей, и пусть хотя бы мама будет подальше, — подумал Дмитрий, хватая с плиты вопящий антикварный чайник. — Кто, интересно, придумал установить на носик металлического монстра противный свисток?»
Подойдя к окну, он посмотрел на дремлющую улицу. За ночь выпал снег, слегка припорошив грязный асфальт. Дворник-азербайджанец, энергично вгрызаясь в белоснежную пудру, бодро орудовал метлой, как гребец-разрядник веслом. Выплывая из-за угла, он быстро продвинулся к подъезду, оставляя за собой широкую темную полосу неприлично оголенного асфальта. Сдирая белоснежную легкую шубку, спешащий садист оголил безобразное, грязное тело старого города. Подъездная дверь громко хлопнула, и маленький азиат вдруг замер как вкопанный. Из дома выбежал пожилой мужчина и, помахав служителю метлы рукой, быстро исчез за углом.
— Трафимаа! — закричал удивленный дворник. — Ты савсем с ума сашла! Вчера памирал, да? Завтра спартсмена стала? — смуглое лицо сморщилось, и он беззлобно сплюнул.
Не успел плевок долететь до земли, как подпрыгнула метла, и живой механизм двинулся дальше.
Дмитрий подхватил обжигающую кружку и, попивая терпкий напиток, вышел на балкон. Легкий мороз приятно освежал горячее ото сна тело, поблескивающий в воздухе снег таял на оголенной коже. Погода — благодать. Под рукой вдруг что-то зашипело, и тонкая струйка воды затекла в рукав. Он с удивлением
