звонка. В ответ на неприятное треньканье в квартире что-то загрохотало, словно в прихожей уронили шкаф. Входная дверь открылась, и на пороге появился Ванькин. Перевязанная грязным бинтом, голова здоровяка придавала ему сходство с партизаном времен Великой Отечественной войны, сошедшим с экрана телевизора.
Дмитрий был готов к такому повороту событий — он еще на лестнице ощутил мысленное присутствие атлета. Другое дело — Анатолий. Смотреть на него без улыбки было невозможно: открытый рот, выпученные глаза.
— Но… Как? Ты же! Взрыв! — телохранитель, с трудом выталкивая слова, заикался.
— Я тоже рад вас видеть, — улыбнулся Ванькин, вконец вводя Анатолия в ступор.
— Шутит? — удивленно выдавил тот. — Нет, господа, это — не Ванькин! Плохая подделка! — пискляво прокричал Анатолий, задирая голову к потолку.
Из-за широкой спины раненого атлета, как из-за стены, выглянул Иван Петрович. Развел руки в стороны и, оправдываясь, пролепетал:
— Вот! Только что зашел.
Анатолий подошел к Ванькину вплотную и, хлопнув по плечу, улыбнулся:
— Мы рады.
— Я же говорю вам. Как только на улице стихло, я сообразил, что пришло время тяжелой артиллерии. Еще до того, как мы с профессором заскочили в подъезд, я заметил базуку за спиной. Думаю, ребята, серьезные, не в шашки играть пришли. Сообразить-то успел, а спрятаться — нет. Метнулся к подвалу, ну тут и зашелестело. Ба-бах! Рвануло так, что кишки к спине прилипли! Взрывная волна — пинком под жопу. Повезло еще, что дверь оказалась незапертой, и петлями внутрь — сбавила скорость. Я при памяти, хотя соображал туго, — задыхаясь от непривычного многословия, Ванькин замолчал, перевел дух и продолжал уже более размеренно:
— Короче! Влетел башкой прямо в бетонную стену и тут же отключился, похоже, надолго. Пришел в себя, наверху — тихо. Я особо светиться не решился. Осмотрелся — никого: ни профессора, ни бойцов. — Ванькин ощупал перемотанный бинтами череп. — Что ж так не прет мне, блин?!
— Тебя как звать, боец? — впервые без иронии спросил Анатолий, и в его голосе проскользнули нотки дружеского расположения.
— Илья! — буркнул Ванькин и смутился, чего от него никто не ожидал.
— Ты не прав, брат Илья. Рубаха на тебе от рождения — везунчик ты! — возразил Анатолий и, подойдя к здоровяку вплотную, хлопнул его по квадратному плечу. — Голова у тебя, похоже, крепкая. Сотрясения мозга нет? — с сочувствием спросил он, разглядывая белую марлевую чалму, нелепо болтающуюся на макушке здоровяка.
— Это же не мозги, а кость, брат! — воскликнул тот, осторожно произнося последнее слово, словно пробовал его на вкус. Касаясь головы, улыбнулся. — Были бы мозги, не бегал по подъездам, прикрывая задницу всяким умникам.
— Работа у нас такая, Илья, — Анатолий с трудом сдерживал смех. — Чужие задницы прикрывать!
Звук падающей воды стих, дверь ванной открылась, и с довольным сопением наружу вывалился раскрасневшийся профессор. Влажное полотенце коварно скользнуло вниз, едва не покинув крепкие бедра, но он резким движением водворил его на место. Мелькнули напрягшиеся мышцы, рельефно обозначился пресс, начинающий заплывать легким жирком.
Оглядев фигуру профессора, Анатолий уважительно хмыкнул. Кашлянул и Ванькин.
Профессор вздрогнул, поворачиваясь, распахнул глаза, на секунду замер, а затем, приблизился вплотную к могучему телу, с чувством затряс протянутую руку.
— Ты прости меня. Я думал, тебя взрывом накрыло.
Придя в себя, профессор заставил Ванькина повторить рассказ. Слушал внимательно, не прерывая, и только когда рассказчик замолчал, задал вопрос:
— Илья, а ты случайно не заметил ничего необычного? Ну, люди знакомые или…
— Полковник Коваль?! — то ли спросил, то ли подтвердил атлет.
— А я думал, что мне показалось.
— Я тоже так думал, пока вы не спросили, — возмутился Ванькин, с хрустом сжимая кулаки. — Продался, гад?!
— Да нет, Илья. Здесь служители Господа задействованы, а они индульгенции раздают охотнее, нежели деньги.
— Не зря, значит, я ему звонить не стал, — обиженный здоровяк покосился на телефонный аппарат, и тот, словно почувствовав его взгляд, вздрогнул, нерешительно тренькнул и, уже не прерываясь, громко зазвонил.
Непривычно большая трубка старого проводного аппарата растворилась в широкой ладони Геракла.
— Какой Игорь? Какой монах? Ты куда звонишь? Тьфу ты! — буркнул он, протягивая трубку Дмитрию.
Сквозь непонятный треск прорвался торопливый далекий голос:
— Это Игорь!
Динамик скрипел, хрустел, всхлипывал, одним словом, вел активную, одному ему понятную жизнь. Наконец, трубка успокоилась и взволнованно прошептала:
— Дмитрий, я сделал все, как вы советовали — отключил компьютеры, но они быстро изменяются и теперь работают даже без питания.
— Что значит изменяются?
— Что-то происходит с электронными платами, даже корпуса и те сопротивляются вскрытию. Хорошо хоть ноги у них не растут, а то бы разбегаться начали.
— Игорь, к вам должны подойти мои друзья… — поторопился Дмитрий, но трубка коротко щелкнула, шумно задышала в ухо и отключилась.
Дмитрий постучал по рычагу пальцем, надеясь извлечь хоть какие-то звуки из допотопного аппарата, но тот упорно молчал. Не гудел, не шипел динамиками, а именно молчал, не выказывая ни малейшего интереса к окружающему миру.
— Тромб, что там у тебя? — мысленный призыв высветил согбенную фигуру, замершую над полупрозрачным экраном монитора.
Боец анализировал основные изменения в мировой паутине.
— Вирус разросся настолько, что церковной сети ему становится мало. Он усложняется, самовоспроизводится, используя все, до чего может дотянуться — расширяет сферу своего присутствия в Сети. Компьютер за компьютером.
— Откуда энергия в отрезанном от электросети компьютере? — раздражено воскликнул Дмитрий, срываясь на крик.
— Кто тебе это сказал?
— Ты же слышал наш разговор. Игорь, божий человек.
— Слышу в твоем голосе иронию. Не стоит поминать имя божье всуе, напарник! — смиренно произнес виртуальный сосед.
Дмитрий икнул, прикусил язык и надолго потерял дар речи.
— Я атеист, и я в своем уме! — мысленно завопил он, как только сумел совладать с эмоциями. — В своей голове что хочу, то и думаю!
— Не сердись! — ласково прошептал Тромб. — Посмотри лучше вот это!
В голове зашумел информационный поток — распаковывались архивы. В сознание хлынули разнообразные образы и мыслеформы, большинство из которых так или иначе касалось религии.
— Не смей! — Дмитрий мгновенно отрезал Тромбу все каналы поступления внешней информации, ослепив, оглушив и подвергнув бойца анестезии. Он разозлился на навязчивого проповедника и отказал ему в доступе ко всем органам чувств.
— Дискриминация по религиозному принципу, — глухо и невнятно, имитируя речь человека, которому
